Эолова Арфа

— И все-таки это значит, что тебя еще не признали крупным режиссером, — подкалывала жена, обиженная на то, что муж не взял ее на главную роль, хотя было понятно, что Платошу не с кем оставить, да и Вероника не профессиональная актриса. А главное, ну никак не вписывалась в роль Людмилы, потому что продолжала полнеть, перевалила за сто килограммов.

— Что смотришь? Скажешь, толстая? — И добавляла любимую присказку всех полнеющих жен: — Когда любовь настоящая, любят любую.

А Эол все больше осознавал, что никакой любви уже нет. Да и была ли? Недолго он любил Лиду, недолго Веронику, а значит, это вовсе не любовь, а так, мимолетная страсть, за которой наступает охлаждение. Поначалу не хочется признавать, но рано или поздно смиряешься и честно говоришь себе: не любовь.

Хотя расставаться с Никой он не спешил, да и она обычно бывала с ним ласкова, любила мужа, заботилась, вкусно готовила и матерью оказалась очень хорошей, Платоша при ней как у Христа за пазухой.

Лежа с женой в постели, Эол сердился: такое ощущение, будто изваяние обнимаешь. Но смирялся, не идти же на поиски третьей жены! В шутку пел:

— Широка жена моя родная, много в ней невиданных телес, я другой такой жены не знаю, чтобы был такой хороший вес.

— Убью! — обижалась Вероника. — Вот сяду на диету, только успевай мужиков отгонять.

Чистая правда, в чрезмерной полноте таился залог спокойствия, раньше к Нике любители женской красоты так и липли.

Не умея совладать с растущим весом, жена стала мстить мужу и любые его промахи использовала, чтобы показать: вот и ты не безупречен. И ревновала, конечно.

— Ну как там Ирочка? — имея в виду исполнительницу роли Людмилы.

— Нормально. С ролью справляется вполне.

— А с ролью любовницы режиссера?

— Не говори глупостей, ты же умная женщина.

— А главное, жертвенная. Говорят, ты всех заел со своей идеей жеже.

— Жеже?

— Женской жертвенности.

— Смешно. Жеже. Ты у меня самая остроумная жеже в мире!

И стал ее так звать:

— Жеже моя дорогая!

За полгода до премьеры «Не ждали» мировой кинематограф произвел мощный залп: Люмет выпустил своих «Двенадцать разгневанных мужчин», Феллини — «Ночи Кабирии», Бергман — сразу «Седьмую печать» и «Земляничную поляну», Уайлдер — «Любовь после полудня», Козинцев — «Дон Кихота» с Черкасовым, которого даже испанцы признали лучшим Дон Кихотом, Зархи — «Высоту», Райзман — «Коммуниста», Столбов — «Обыкновенного человека», Рязанов — «Девушку без адреса», Калатозов — «Летят журавли», Ростоцкий — «Дело было в Пенькове».

В октябре Герасимов показал первую серию «Тихого Дона», и все развели руками: конгениально роману! Лучшей экранизации кинематограф еще не знал! В ноябре состоялась премьера второй серии, которая не разочаровала. Сергей Аполлинариевич вновь стал чемпионом советского кино, а может, и мирового!

В декабре прославились однокурсники Эола — Сегель и Кулиджанов вышли с премьерой мастерски выполненного фильма «Дом, в котором я живу». Незримов малость струхнул: способен ли его «Не ждали» составить конкуренцию всему, что вышло накануне? Вероника взахлеб расхваливала все, что предшествовало премьере картины мужа, Эол уже не на шутку злился на нее, будто своими восхвалениями других она предрекала его провал.

И Незримова действительно затерли! А самую болезненную подножку сделал дорогой, ненаглядный мастер — премьера третьей серии «Тихого Дона» в «Ударнике» началась во вторник, 30 апреля 1958 года, одновременно с премьерой «Не ждали» в «Художественном»! Нарочно ли он договорился, или так случайно получилось? Если случайно, то Незримов — отпетый неудачник; если нарочно, то Герасимов высоко оценил новый фильм своего ученика и так решил его подмять. Огромные толпы «нет ли лишнего билетика?» роились около Дома на набережной, вдоль Москвы-реки, по Большому Каменному мосту, чуть ли не до самого Кремля-батюшки, девушки плаксиво канючили, юноши готовы были выложить любые суммы. Эти толпы едва не доходили до Арбатской площади, на которой лишнего билетика почти не спрашивали, еще хорошо, что вообще раскупили кассу.

Незримов предчувствовал беду. Верная жена сидела рядом и на сей раз не дерзала подкалывать мужа, старалась, наоборот, успокоить:

— Да не волнуйся ты так! Смотри, с середины фильма уже никто не калякает, сидят тихо, как мышки.

И действительно, если поначалу многие зрители перешептывались, а некоторые и вовсе громко переговаривались, то с момента появления Суховеева в зале стала побеждать тишина. На премьере «Разрывной пули» Эол так не волновался, уверенный в успехе. Сейчас он откровенно потел. И дождался своего звездного часа. Когда под «Освобожденную мелодию» высветилась надпись «Конец фильма», в зале секунд двадцать еще властвовало молчание, а затем — взрыв рукоплесканий! Пьяный от счастья режиссер стоял на сцене в окружении съемочной группы, и ему несли и несли цветы, благодарили за такое кино, взволновавшее душу, за то, что заставил сопереживать героям, за новый вклад в киноискусство. В пене чувств Эол Федорович попросил подняться на сцену и Веронику, назвал ее своей цветущей музой, отчего она еще пышнее расцвела.