Эоловы арфы

Вместе с Энгельсом они создавали революционную науку, воспитывали партийные кадры. Это было в ту пору единственно возможным и необходимым революционным делом. А трусы и авантюристы, при всем их внешнем различии столь схожие в плоско-упрощенном подходе к жизни, лишь отвлекали от дела. Вот почему с таким гневом Маркс говорил об этих людях, которым "приходит наитие "свыше", которые не тратят ни малейших усилий на реальную практическую работу: "Зачем этим счастливчикам мучить себя изучением экономического и исторического материала? Ведь все это так просто… Все так просто!"

На Дин-стрит, 28, где Маркс жил со своей семьей вот уже не первый год, к нему раза два наведывался какой-то таинственный господин весьма респектабельного вида. Хозяина он никак не мог застать дома, а на вопросы Женни, кто он такой и с какой целью ему нужен Маркс, в первый раз ничего не ответил, во второй же сообщил, что Маркса ему надо непременно видеть лично по крайне важному делу.

Наконец однажды утром настойчивому визитеру повезло — он нагрянул, когда Маркс еще не ушел работать в библиотеку. Женни проводила его к Карлу и по своему обыкновению не слишком торопилась оставить посетителя наедине с мужем, перебирая на столе бумаги, которые ей надо было сегодня переписать. Гость не представлялся и не начинал разговор. Маркс, указав рукой на кресло, начал сам:

— С кем имею честь?

В последнее время ему чаше всего приходилось сталкиваться с людьми лишь двух упомянутых выше идейно-психологических разновидностей, поэтому Маркс, вглядываясь в гостя, невольно пытался отгадать, кто перед ним на этот раз.

— Видите ли, господин Маркс, я хотел бы поговорить наедине, негромко, но внятно начал гость.

Маркс улыбнулся. Вопреки ожиданию незнакомец раскрыл себя с первой же фразы. Ну конечно, он из племени заговорщиков и авантюристов. Они были особенно активны в дни самой революции — им не терпелось ускорить ее ход, во что бы то ни стало расширить, перебросить из одной страны в другую. В начале марта сорок восьмого года, когда революция во Франции уже совершилась, а в Германии еще не начиналась и, естественно, никто не мог с уверенностью сказать, что она там непременно вот-вот начнется, — в те дни один из них, Георг Гервег, известный немецкий поэт, начал сколачивать отряд из живших во Франции соотечественников с целью вторгнуться в Германию, вызвать там революцию и провозгласить республику.

Используя революционное воодушевление масс, тупоголовые демагоги осуществили свой замысел. Последствия оказались самыми плачевными. Легион Гервега был разгромлен нюрнбергскими войсками при Нидердоссенбахе, что в земле Баден.

Вспомнив эту внешне красивую, а по существу глупую, жалкую и преступную историю, Маркс болезненно поморщился.

— Моя жена, — сухо сказал он, — в курсе всех моих дел, писаний и встреч.

— И все-таки, господин Маркс, — настаивал гость. — Прошу прощения у мадам, однако…

— Ну хорошо. Ты слышишь, Женни?

Та пожала плечами, повернулась и вышла.

— Позвольте представиться, — начал, смущенно улыбаясь, гость. Густав Леви, адвокат из Дюссельдорфа. Я безмерно счастлив видеть воочию и пожимать руку великого борца за социализм.

— Приятно познакомиться, — сдержанно-отчужденно сказал хозяин.

— Господин Маркс! — проникновенно воскликнул Леви. — Я убежденный последователь идей социализма. До недавних пор моей путеводной звездой, моим кумиром социалистической мысли был Фердинанд Лассаль. Я, как и тысячи рабочих Германии, от имени которых я к вам приехал…

— Вот как? — заинтересованно перебил Маркс. — От каких же рабочих?

— От рабочих Изерлона, Золингена и некоторых других промышленных городов… Все мы, я повторяю, до недавних пор считали Лассаля своим учителем, вождем, поклонялись ему.

— Так, так, — постучал пальцем по столу Маркс. — Но не слишком ли суммарно вы говорите, не превышаете ли свои полномочия, делая такие заявления от имени рейнского рабочего класса? Я помню, что многие рабочие тех мест почти всегда с некоторой настороженностью относились к Лассалю.

— Нет, господин Маркс, мы его боготворили! Но… — Леви сделал паузу, чтобы видно было, как трудно ему сказать то, что он должен сказать, — но он предал нас. Точнее говоря, готовится предать… Он постыдно подпал под влияние графини Гацфельдт, живет на ее счет и теперь собирается вместе с ней переехать в Берлин. Рабочих, идеи социализма он бросит как ненужное ему теперь оружие и перейдет к буржуазии. В этом уже нет никаких сомнений.

— То, что вы говорите, очень серьезно, — строго сказал Маркс. — Какие у вас основания так думать, какие факты?