Эон. Исследования о символике самости

¹²¹ Мне бы не хотелось заканчивать главу без нескольких заключительных замечаний, к которым меня побуждает важность обсуждаемого материала. Точка зрения психологии, чьим предметом выступает феноменология психики, очевидно, с трудом поддается пониманию и зачастую трактуется неверно. Поэтому, если я, рискуя повториться, возвращаюсь к основам, то делаю это лишь с одной целью: предупредить определенные ложные представления, которые могут сложиться под влиянием всего сказанного выше, и избавить читателя от ненужных сложностей.

¹²² Проведенную мной параллель между Христом и самостью следует воспринимать исключительно как психологическую, подобно тому, как параллель с рыбой есть параллель мифологическая. Ни о каком вторжении в сферу метафизики, то есть веры, не может быть и речи. Образы Бога и Христа, которые проецирует религиозная фантазия человека, не могут не быть антропоморфными и таковыми признаются; следовательно, они поддаются психологическому прояснению, подобно любым другим символам. Как древние верили, что своим символом рыбы сообщили о Христе нечто важное, так и алхимики полагали, что их параллель с камнем разъясняет и углубляет смысл образа Христа. С течением времени символика рыбы полностью исчезла; исчез и lapis philosophorum. Касательно последнего символа, однако, имеется множество утверждений, выставляющих его в особом свете, – взгляды и идеи, которые наделяют камень такой значимостью, что в конце концов возникают сомнения: а не был ли Христос взят в качестве символа камня, а не наоборот. Последнее отражает тенденцию, в рамках которой (не без содействия определенных идей, изложенных в посланиях Иоанна и Павла) Христос включен в царство непосредственного внутреннего опыта и выступает как фигура целокупного человека. Это также напрямую связано с психологическими свидетельствами в пользу существования архетипического содержания, обладающего всеми качествами, характерными для образа Христа в его архаической и средневековой формах. Таким образом, перед современной психологией встает вопрос, весьма напоминающий тот, что стоял перед алхимиками: самость – символ Христа или Христос – символ самости?

¹²³ Настоящая моя работа подтверждает второй вариант. Я попытался показать, как традиционный образ Христа концентрирует в себе характеристики архетипа – архетипа самости. Мои цель и метод не претендуют на что-либо большее, чем, скажем, усилия историка искусства, поставившего себе задачу проследить различные влияния, которые внесли свой вклад в формирование определенного образа Христа. Таким образом, мы встречаем понятие архетипа не только в истории искусств, но и в филологии и текстологии. Психологический архетип отличается от своих параллелей в других сферах в одном-единственном отношении: он относится к живому и универсальному психическому факту, что представляет всю ситуацию в несколько ином свете. Возникает соблазн считать непосредственное и живое присутствие архетипа более значимым, нежели идею исторического Христа. Как я уже говорил, склонность выдвигать на первый план lapis, а не Христа, была присуща и некоторым алхимикам. Поскольку я весьма далек от миссионерских намерений, я должен подчеркнуть, что рассматриваю здесь не символы веры, а доказанные научные факты. Если кто-то склонен расценивать архетип самости как реальное действующее начало, а Христа, следовательно, как символ самости, он должен помнить о существенном различии между совершенством и полнотой (завершенностью). Образ Христа совершенен (по крайней мере, должен быть таковым), тогда как архетип (насколько нам известно) означает полноту (завершенность), но весьма далек от совершенства. Это парадокс, утверждение о чем-то неописуемом и трансцендентном. Соответственно, осознание самости, логически следующее за признанием ее превосходства, ведет к фундаментальному конфликту, к реальной подвешенности между двумя противоположностями (что напоминает распятого Христа, висящего на кресте между двумя разбойниками) и к приблизительному состоянию целостности, которому недостает совершенства. Стремление к  – полноте, завершению – в данном смысле не только весьма оправдано, но и присуще человеку с рождения как свойство, обеспечивающее цивилизацию одним из ее самых мощных корней. Данное стремление настолько сильно, что превращается в настоящую страсть, подчиняющую себе все вокруг. Хотя так или иначе стремиться к совершенству вполне естественно, архетип реализует себя в полноте, а это совсем иного рода. Там, где архетип доминирует, полнота (завершенность) навязывается нам вопреки всем нашим сознательным стремлениям, в соответствии с архаической природой архетипа. Индивид может стремиться к совершенству («Итак, будьте совершенны [], как совершенен Отец ваш небесный»[118]), но вынужден страдать от противоположности своим намерениям ради полноты. «Итак, я нахожу закон, что, когда хочу делать доброе, прилежит мне злое»[119].