Эон. Исследования о символике самости

⁵⁷ Первый из упомянутых нами случаев, когда коллективная идея репрезентируется в сновидении своим низшим аспектом, бесспорно, наблюдается чаще: «богиня» появляется в виде черной кошки, а божество – в виде lapis exilis (ничего не стоящего камня). Здесь адекватная интерпретация требует определенных познаний, которые относятся не столько к зоологии и минералогии, сколько к существованию исторического consensus omnium касательно рассматриваемого объекта. Эти «мифологические» аспекты присутствуют всегда, даже если в данном конкретном случае они бессознательны. Например, если человек, выбирая, в какой цвет – зеленый или белый – покрасить садовую калитку, не помнит, что зеленый – цвет жизни и надежды, символический аспект «зеленого» тем не менее присутствует в качестве бессознательного sous-entendu. Так мы обнаруживаем, что нечто, обладающее величайшей значимостью для жизни бессознательного, занимает низшее положение на шкале сознательных ценностей, и наоборот. Фигура тени уже принадлежит царству бестелесных призраков, не говоря уж об аниме и анимусе, которые, судя по всему, проявляются исключительно в виде проекций на других людей. Что касается самости, то она находится полностью за пределами личностной сферы и проявляется (если проявляется вообще) лишь в виде религиозной мифологемы, а ее символы варьируют от высших до низших. Посему всякий, кто идентифицирует себя с дневной половиной своей психической жизни, объявит ночные сновидения не имеющими силы, хотя ночь не короче дня, а всякое сознание явно зиждется на бессознательности, коренится в ней и угасает в ней каждую ночь. Более того, психопатология более или менее уверена в том, чтó может сделать бессознательное с сознанием, и по этой причине уделяет бессознательному внимание, которое обывателю часто кажется необъяснимым. Мы знаем, например, что все, что днем кажется незначительным, ночью видится большим, и наоборот; таким образом, мы знаем, что рядом с тем, что днем мало, всегда маячит то, что ночью велико, пусть оно и незримо.

⁵⁸ Такое знание является необходимым предусловием любой интеграции – иными словами, некое содержание может быть интегрировано лишь в том случае, если его двойственный аспект переведен в сознание и не только усвоен интеллектом, но и понят согласно его чувственной ценности. Интеллект и чувство, однако, трудно запрячь в одну упряжку – они конфликтуют друг с другом по определению. Тот, кто идентифицирует себя с интеллектуальной точкой зрения, рискует обнаружить, что его чувства противостоят ему как враг в облике анимы; и наоборот, интеллектуальный анимус будет яростно нападать на чувственную позицию. Таким образом, всякому, кто желает совершить трудный подвиг осознания чего-либо не только интеллектуально, но и в соответствии с его чувственной ценностью, так или иначе придется уладить проблему анимы/анимуса с тем, чтобы открыть путь для высшего единства – coniunctio oppositorum. Таково непременное условие целостности.

⁵⁹ Хотя на первый взгляд «целостность» кажется не более чем абстрактной идеей (как анима и анимус), она тем не менее носит эмпирический характер, ибо предвосхищается психикой в форме спонтанных и автономных символов. Последние представлены символами кватерности (четверицы) или мандалы, которые не только появляются в сновидениях современных людей, никогда о них не слышавших, но и изобилуют в исторических документах многих народов и эпох. Их значимость в качестве символов единства и целокупности подтверждается как историей, так и эмпирической психологией. То, что поначалу выглядит абстрактной идеей, в реальности обозначает нечто существующее и доступное переживанию, спонтанно демонстрирующее свое априорное присутствие. Таким образом, целостность – объективный фактор, являющийся субъекту независимо от его желания, как анима или анимус; как последние занимают в иерархии более высокое положение, чем тень, так и целостность претендует на положение и ценность более высокие, нежели положение и ценность сизигии. Сизигия, по-видимому, репрезентирует по меньшей мере существенную часть, если не обе половины целокупности, образуемой царственной парой брат-сестра, а следовательно, и напряжение между противоположностями, из которого рождается божественное дитя[21] как символ единства.