Эон. Исследования о символике самости

⁷⁴ Нет никаких сомнений в том, что первоначальная христианская концепция imago Dei, воплощенного в Христе, означала всеобъемлющую целокупность, включавшую в себя даже животную сторону человека. Тем не менее в современном психологическом смысле символу Христа не хватает целостности, ибо он не содержит в себе темной стороны вещей, но выносит ее вовне в виде люциферовского противника. Хотя христианское сознание отдавало себе отчет об исключении силы зла, оно утратило лишь призрачную тень, поскольку, согласно доктрине privatio boni, впервые сформулированной Оригеном, зло мыслилось как недостаток добра и, следовательно, как нечто несубстанциальное. По учению Церкви, зло есть просто «случайное отсутствие совершенства». Данное допущение повлекло за собой утверждение «omne bonum a Deo, omne malum ab homine». Другим логическим следствием стала элиминация дьявола в некоторых протестантских сектах.

⁷⁵ Доктрина privatio boni, казалось, гарантировала целостность в фигуре Христа. Однако в плоскости эмпирической психологии к злу надлежит подходить с более субстанциальной точки зрения. Здесь оно просто противоположность добра. В Древнем мире гностики, на аргументацию которых сильно повлиял психический опыт, рассматривали проблему зла более широко, нежели Отцы Церкви. Так, например, они учили, что Христос «отсек от себя свою тень»[47]. Если придать данному постулату тот вес, который он заслуживает, то мы без труда узнаем отсеченного антагониста в фигуре Антихриста. В легендах Антихрист развивается как порочный подражатель жизни Христа. Он – истинный , подражательный дух зла, который следует за Христом по пятам, как тень следует за телом. Такое дополнение к яркой, но односторонней фигуре Спасителя – отголоски которого встречаются даже в Новом Завете, – должно обладать особой значимостью. В самом деле, оно привлекает большое внимание уже на ранних стадиях развития христианства.

⁷⁶ Если рассматривать традиционную фигуру Христа как параллельную психической манифестации самости, то Антихрист будет соответствовать тени самости, а именно темной половине человеческой целокупности, о которой отнюдь не следует судить чересчур оптимистично. Насколько нам подсказывает опыт, свет и тень распределены в природе человека столь равномерно, что его психическая целокупность предстает по меньшей мере в несколько сумеречном свете. Психологическое понятие самости, отчасти выведенное из нашего знания о цельном человеке, но в остальном спонтанно проявляющееся в продуктах бессознательного как архетипическая кватерность, связанная воедино внутренними антиномиями, не может не включать тень, принадлежащую светлой фигуре, ибо без нее последняя лишена тела и человечности. В эмпирической самости свет и тень образуют парадоксальное единство. В христианском представлении, с другой стороны, архетип безнадежно расщеплен на две непримиримых половины, что в итоге ведет к метафизическому дуализму – окончательному отделению царства небесного от огненного мира проклятых.

⁷⁷ Для всякого, кто положительно относится к христианству, проблема Антихриста – крепкий орешек. Это не что иное, как ответный удар дьявола, вызванный Божьим Воплощением; ибо дьявол приобретает свой подлинный вид как противник Христа и, следовательно, Бога лишь после возникновения христианства, хотя еще во времена Книги Иова он был одним из сынов Божьих и приближенным Яхве[48]. С психологической точки зрения вопрос ясен: догматическая фигура Христа настолько величественна и чиста, что рядом с ней все остальное меркнет и темнеет. В действительности же она столь однобоко совершенна, что требует психического дополнения для восстановления равновесия. Эта неизбежная оппозиция привела к доктрине о двух сыновьях Бога, старшего из которых звали Сатанаил[49]. Приход Антихриста не просто пророчество – это непреложный психологический закон, существование которого, хотя и неизвестное автору Иоанновых Посланий, подкрепило его уверенность в грядущей энантиодромии. В результате он писал так, словно осознавал внутреннюю необходимость подобной трансформации, хотя мы можем не сомневаться, что мысль о ней казалась ему божественным откровением. В реальности всякая усиленная дифференциация образа Христа влечет за собой соответствующую акцентуацию его бессознательного дополнения, тем самым усиливая напряжение между верхом и низом.