Эон. Исследования о символике самости

¹⁵⁸ Викторинец Гарнерий утверждал, что «зловредный дух» называли Аквилоном, северным ветром. Его холод означает «холодность грешников»[228]. Адам Скот воображал, что на севере находится ужасная драконья голова, из которой исходит все зло. Из ее пасти и ноздрей вырывается дым тройственной природы[229], «тройное неведение: добра и зла, истинного и ложного, подобающего и неподобающего»[230]. «Это – тот дым, – говорит Адам Скот, – который пророк Иезекииль в своем видении Бога наблюдал идущим с севера»[231], «дым», о котором говорит Исаия[232]. Набожный автор не задумывается о том, насколько примечательно, что божественное видение пророка было принесено на крыльях северного ветра, окутанное дьявольским дымом тройного неведения. Нет дыма без огня. Посему «великое облако» «было окружено сиянием, и огонь постоянно вырывался из него, а посреди огня как бы сверкала бронза»[233]. Северный ветер исходит из области огня и, несмотря на свою холодность, есть «ventus urens» (cжигающий ветер), как называет его Григорий Великий, ссылаясь на Иова, 27:21[234]. Этот ветер – зловредный дух, «разжигающий пламя вожделения в сердцах» и подстрекающий все живое ко греху. «Дыханием злого побуждения к земным удовольствиям сжигает он сердца неправедных». Как говорит Иеремия, 1:13, «вижу поддуваемый ветром котел, и лицо его со стороны севера». В этих цитатах из Григория мы слышим слабый отзвук древнего представления об огне на севере, которое еще живо у Иезекииля, чье огненное облако является с севера, откуда «откроется бедствие на всех обитателей сей земли»[235].

¹⁵⁹ При таких обстоятельствах едва ли следует удивляться, что Нострадамус, предрекая приход Антихриста, предостерегает об узурпаторе с севера. Еще до Реформации Антихрист был популярной фигурой в фольклоре, о чем свидетельствуют многочисленные издания «Entkrist»[236] второй половины XV века[237]. Это вполне понятно в свете грядущих в то время духовных событий: вот-вот должна была начаться Реформация. Лютера встретили как Антихриста; вполне возможно, что Нострадамус называет Антихриста, который должен появиться после 1792 года, «вторым Антихристом» именно потому, что первый Антихрист уже явился в обличье немецкого реформатора, или гораздо раньше – в лице Нерона или Магомета[238]. В этой связи необходимо отметить, какой огромный капитал сколотили нацисты на идее, что Гитлер продолжал и завершал дело Реформации, доведенное Лютером лишь до половины.

¹⁶⁰ Таким образом, на основании имевшихся астрологических данных и их возможных интерпретаций Нострадамусу было нетрудно предсказать неизбежную энантиодромию христианского эона; сделав такое предсказание, он занял прочное место в ее антихристианской фазе и послужил ее рупором.

¹⁶¹ После данного экскурса вернемся к интересующей нас символике рыбы.

VIII. Историческое значение символа Рыбы

¹⁶² Как мы знаем, пастух и ягненок играют едва ли не бóльшую роль в христианской аллегории, чем «pisciculi Christianorum»; Гермес Криофор («несущий барана») стал прототипом «доброго пастыря», бога-покровителя стада. Другой прототип пастуха – Орфей[239]. Данный аспект Поймена положил начало одноименной фигуре в мистериальных культах, популяризированной в «Пастыре» Гермы (II век). Подобно «весьма великой рыбе», упомянутой в эпитафии Аверкия[240], пастух, вероятно, связан с Аттисом как в пространстве, так и во времени. Райценштайн даже допускает, что «Пастырь» Гермы создан на основе трактата «Поймандр», имеющего сугубо языческое происхождение[241]. Символика пастуха, овна и ягненка совпадает с уходящим эоном Овна. В I веке нашей эры эоны накладываются друг на друга, и два самых важных мистериальных божества этого периода, Аттис и Христос, оба характеризуются как пастыри, овны и рыбы. Райценштайн настолько тщательно разработал символику Поймена, что мне нечего добавить в этом отношении. Иначе обстоит дело с символом рыбы. В данном случае не только источники более обширны, но и сама природа этого символа, в частности его двойственность, вызывает определенные психологические вопросы, которые я хотел бы рассмотреть более подробно.

¹⁶³ Как и у всякого героя, детство Христа было полно опасностей (избиение младенцев, бегство в Египет). Астрологическое «толкование» этих событий можно найти в Откр., 12:1: «Жена, облаченная в солнце; под ногами ее луна, и на главе ее венец из двенадцати звезд». Она испытывает родовые муки; ее преследует дракон. Она родит младенца мужского пола, «которому надлежит пасти все народы жезлом железным». Эта история содержит в себе отголоски многочисленных родственных мотивов – восточных и западных: например, мотив Лето и Пифона; мотив Афродиты и ее сына, которые, спасаясь от преследователей, прыгнули в Евфрат и превратились в рыб[242]; мотив египетских Гора и Исиды. Сирийские греки отождествляли Деркето-Атаргатис и ее сына Ихтиса с созвездием Рыб[243].