Эон. Исследования о символике самости

¹⁶⁷ Поскольку данный отрывок содержит аллюзию, с одной стороны, на мессианское пророчество Исаии, 66:7[246], а с другой – на гнев Яхве (Псалом, 2:9[247]), он, казалось бы, должен относиться к будущему второму рождению Мессии. Однако в сфере христианства подобная идея невозможна. Касательно описания «агнца» в Откр., 5:6 Болл[248] пишет: «Эта крайне странная фигура с семью рогами и семью глазами никак не может быть объяснена с точки зрения христианства». К тому же «агнец» отличается некоторыми весьма неожиданными свойствами: это воинственный агнец, победитель (Откр., 17:14). Сильные мира сего будут прятаться от его гнева (Откр., 6:15). Он уподоблен «льву от колена Иудина» (Откр., 5:5). Этот агнец, напоминающий о Псалме, 2:9 («Ты поразишь их жезлом железным; сокрушишь их, как сосуд горшечника»), производит впечатление скорее демонического овна[249], но вовсе не агнца, покорно идущего на заклание. Агнец Апокалипсиса принадлежит, несомненно, к категории рогатых чудовищ, упоминаемых в этих пророчествах. Таким образом, возникают сомнения, не оказала ли на автора Апокалипсиса влияние некая идея, являющаяся антитезой Христу, возможно психологическая фигура тени, «umbra Jesu», которая в конце времен соединяется с торжествующим Христом посредством нового рождения. Эта гипотеза может объяснить не только повторение мифа о рождении, но и тот любопытный факт, что такое важное эсхатологическое ожидание, как приход Антихриста, в Апокалипсисе практически не упоминается. Семирогий овен олицетворяет собой все то, чем не является Иисус[250]. Он – настоящая фигура тени, однако его нельзя описать как Антихриста, творение Сатаны. Хотя чудовищный, воинствующий агнец – фигура тени в том смысле, что он – антипод агнца, принесенного в жертву, он не настолько непримирим с Христом, как Антихрист. Следовательно, удвоение фигуры Христа не может быть прослежено к расколу между Христом и Антихристом; скорее оно обусловлено антиримскими настроениями иудео-христиан, прибегнувших к своему богу мести и его воинственному Мессии. Автор Апокалипсиса, возможно, был знаком с иудейскими воззрениями, известными нам из поздней традиции. В «Берешит Рабба» Моисея га-Даршана говорится, что Илия встретил в Вифлееме молодую женщину, сидевшую у двери своего дома; рядом с ней на земле лежал новорожденный младенец, забрызганный кровью. Женщина объяснила, что ее сын родился в дурной час, когда был разрушен храм. Илия уговорил ее позаботиться о ребенке. Вернувшись в Вифлеем пять недель спустя, он спросил ее о сыне. «Он не ходит, не видит, не говорит, не слышит, но лежит здесь, подобно камню», – ответила женщина. Внезапно с четырех углов земли подул ветер, подхватил младенца и бросил в море. Илия принялся сетовать, что отныне ничто уже не спасет Израиль, но bath kol (голос) сказал ему:

Это не так. Он будет оставаться в великом море четыреста лет и еще восемьдесят лет – в поднимающемся дыме детей Корея[251], и еще восемьдесят лет – под вратами Рима; остальное же время он будет скитаться по великим городам, пока не настанет конец времен[252].