Эон. Исследования о символике самости

¹⁷³ В полночь накануне Рождества, когда (по старому летоисчислению) солнце вступает в знак Козерога, Дева восходит на восточном горизонте; вскоре за ней следует Змей, который держит Офиух, «Змееносец». Данное астрологическое совпадение видится мне весьма достойным упоминания, равно как и представление о том, что две рыбы олицетворяют мать и сына. Последняя идея имеет особое значение: отношение «мать – сын» предполагает, что две рыбы изначально были одной. В самом деле, вавилонская и индийская астрология знает лишь одну рыбу[268]. Позднее эта мать, очевидно, родила сына, который, как и она, был рыбой. То же произошло с финикийской Деркето-Атаргатис, которая, будучи наполовину рыбой, родила сына по имени Ихтис. Возможно, «знамение Ионы пророка»[269] восходит к более древней традиции о героическом плавании по ночному морю и победе над смертью. Герой был проглочен рыбой («китом-драконом»), а затем возродился[270]. Искупительное имя Йехошуа[271] (Иегошуа, Иешуа, Иисус, греч. Iesous) связано с рыбой: Йехошуа (Йуша) – сын Нуна, а Нун означает «рыба». Йуша ибн Нун (Йехошуа бин-Нун) из легенды о Хидре связан с рыбой, которая предназначалась в пищу, но была оживлена каплей воды из источника жизни[272].

¹⁷⁴ Мифологические Великие Матери обычно опасны для своих сыновей. Джеремиас упоминает изображение рыб на светильнике эпохи раннего христианства, где одна рыба поедает другую[273]. Название самой яркой звезды созвездия Южной Рыбы – Фомальгаут, «рыбий рот» – можно истолковать в этом смысле подобно тому, как в символике рыбы всевозможные формы поглощающей concupiscentia приписываются рыбам, считающимся «амбициозными, сладострастными, прожорливыми, развратными» – короче говоря, эмблемой мирского тщеславия и земных наслаждений («voluptas terrena»)[274]. Этими дурными свойствами они прежде всего обязаны связи с богиней материнства и любви Иштар, Астартой, Атаргатис или Афродитой. Как планета Венера она проходит «exaltatio» в зодиакальном знаке Рыб. Таким образом, и в астрологической традиции, и в истории символов рыбы всегда отличались этими позорными качествами[275], но, с другой стороны, претендовали на особое, более высокое значение. Такие притязания, по крайней мере в астрологии, основаны на том факте, что любой человек, родившийся под знаком Рыб, может стать рыбаком или мореплавателем и в этом качестве ловить рыбу или властвовать над морем. Последнее есть эхо первобытного тотемистического тождества охотника и его добычи. Вавилонский культурный герой Оаннес сам был рыбой, а христианский Ихтис – «ловец человеков» par excellence. В символическом смысле он – крючок или приманка на удочке Бога, с помощью которой он вылавливает Левиафана, то есть смерть или дьявола[276]. В иудейской традиции Левиафан – своего рода евхаристическая пища, уготованная для праведных в Раю. После смерти они облачаются в костюмы рыб[277]. Христос не только рыболов, но и рыба, поедаемая «евхаристически»[278]. Августин говорит в своей «Исповеди»: «[земля] вкушает рыбу, поднятую из глубин на трапезу, которую “приготовил Ты пред лицом верующих”; она была поднята из глубин, чтобы напитать сухую землю»[279]. Святой Августин имеет в виду рыбную трапезу учеников в Эммаусе (Лк., 24:43). В легенде о Товии мы встречаем «исцеляющую рыбу»: ангел Рафаил помогает ему поймать рыбу, которая вот-вот готова поглотить его, и показывает, как сделать из сердца и печени рыбы волшебный «дым», защищающий от злых духов, а также излечить ее желчью слепоту отца (Книга Товита, 6:1 и далее).

¹⁷⁵ Святой Петр Дамиани (ум. в 1072 г.) описывает монахов как рыб, поскольку все набожные люди – маленькие рыбки, прыгающие в сети Великого Рыболова[280]. В эпитафии Пектория (начало IV века) верующие названы «божественными потомками небесной рыбы»[281].

¹⁷⁶ Рыба Ману – спаситель[282], отождествляемый в легенде с Вишну, который принял облик маленькой золотой рыбки. Он умоляет Ману взять его домой, ибо боится быть съеденным водяными чудовищами[283]. Затем он чудесным образом вырастает и в конце спасает Ману от великого потопа[284]. На двенадцатый день первого месяца индийского года в чашу с водой помещают золотую рыбку и обращаются к ней с такими словами: «Как ты, о Боже, в облике рыбы спас Веды в подземном мире, так спаси и меня, о Кешава![285]» Де Губернатис и другие исследователи пытались вывести христианскую рыбу из Индии[286]. Индийское влияние отнюдь не исключено, ибо связи с Индией существовали еще до Христа, и различные духовные влияния с Востока ощущались уже в раннем христианстве, как нам известно из сообщений Ипполита и Епифания. Тем не менее нет никаких веских оснований усматривать источник символа рыбы в Индии: западная символика рыбы настолько богата и в то же время настолько архаична, что можно с полной уверенностью считать ее автохтонной.