Эона. Последняя заклинательница драконов

Подпрыгивая на вымощенной булыжниками дороге, мы добрались до огромных врат. Два потных стражника, стоявших по бокам, наблюдали за нашим приближением. Судя по ухмылкам, они явно слышали разговор Юсо с солдатами. А еще их испытующие взгляды оправдали долгие часы, которые мы с Делой и капитаном потратили, убеждая Киго, что ему слишком опасно соваться в город с нами. Сама его манера двигаться привлекла бы внимание, что уж говорить чертах лица. В конце концов Киго согласился поехать с Кайдо и его отрядом сопротивления и ждать за ближайшими холмами, пока не настанет время и им вступить в игру.

Как раз во время тех жарких споров, случившихся всего несколько часов назад, я впервые за три дня приблизилась к Киго. После сцены в пещере он не стремился остаться со мной наедине, хотя на последних тактических совещаниях в лагере я часто, поднимая глаза, ловила на себе его взгляд. Но Киго всегда отворачивался, оставляя меня с застывшей на лице неуверенной полуулыбкой – я понятия не имела, как продвигаться по этой неизведанной территории. Весь трудный путь до города он держался рядом с Кайдо и его людьми. И только при прощании на пустынной грунтовой дороге на окраине города Киго наконец отозвал меня в сторонку.

Напряженный, он взял меня за руку и вложил что-то металлическое в мою ладонь. Толстое золотое кольцо с красными нефритами. Амулет крови.

– Хочу, чтобы ты взяла его для защиты. – Киго сжал мои пальцы вокруг кольца. – Отец сделал его на мой двенадцатый день рождения. Оно выковано с кровью – моей и первого человека, которого я убил во имя Бросса.

Император передернул плечами, словно чувствуя прикосновение своей жертвы.

Я разжала ладонь и посмотрела на кольцо. Возможно, это все мое воображение, но золото будто отливало розовым.

– Кем он был?

– Солдатом, пытавшимся убить Сетона. Я казнил его. Возьми с собой кровь предателя, Эона. И мою. – Глаза Киго затуманились. – Сегодня последний день для законных притязаний.

– Твой дядя никогда бы не исполнил твоих требований. Никогда! – воскликнула я, будто своей горячностью могла поколебать дух императора.

Киго кивнул:

– И все же завтра я официально стану изменником. Мятежником. – Он скользнул большим пальцем по тыльной стороне моей ладони. – Береги себя, Эона.

Я наблюдала за его уходом, все сильнее сжимая кольцо, так что края до боли впивались в плоть. Границы между мной и императором вновь сдвинулись, и я не понимала, где теперь стою. Лишь один ориентир на карте наших чувств казался незыблемым – истинность нашего поцелуя.

* * *

Громыхая, телега вкатилась в прохладную тень туннеля за воротами. Один из стражников выглянул из-за мраморной стены.

– Я уже коплю жалованье, красавица, – сообщил он с кривой ухмылкой на раскрасневшемся лице.

Сквозь ткань платья я нащупала кольцо, скрытое от посторонних глаз на длинном кожаном ремешке на шее, и послала молитву Броссу: «Защити нас и защити Киго, где бы он ни был».

Затем навалилась на поручень телеги и изобразила впервые попавшую в город сельчанку, что таращит широко распахнутые глаза на искусную резьбу на внутренних стенах. Почти везде были изображены привычные огромные лица богов-стражей и символы благоденствия, но встречался и текст на других языках. Я не сомневалась, что видела одну из таких сделанных слева направо надписей в кофейной палатке чужеземца Ари на рынке. Когда мы выбрались к свету, жаре и суматохе старой площади, мне в голову пришло, что надписи, наверное, оставлены древними завоевателями. Вероятно, стоило и наши имена тоже выбить на камне: безрассудная армия из пяти человек, что пыталась проникнуть в Небесный Город.

Я покосилась на Рико. Он все еще сидел, склонившись над руками, но явно не успокоился, судя по тому, как напряженно исподлобья смотрел на проплывавшие мимо палатки и снующую туда-сюда толпу. После тишины дороги я вздрагивала от каждого призыва торговцев, крика детей и лая собак. Мы были у юго-западных Ворот Обезьяны, в самой убогой части города, и она кишела солдатами. Я отодвинулась от края телеги и обхватила ноги руками, пытаясь стать менее заметной. Вида, впившись ногтями в бедра, наблюдала за суетой города из-за завесы спутанных волос.

На поперечных распорках вдоль узкой улицы все еще качались потрепанные красные бумажные фонари, оставшиеся с празднования Нового года, и в дверях некоторых лавок так и висели красные флаги с новогодними двустишиями для привлечения богатства и удачи. Их полагалось снять еще несколько дней назад, чтобы почтить смерть старого императора. Наверняка купцы надеялись, что эти особые пожелания помогут защитить лавки от солдат Сетона.