Читаем Эпидемия безбрачия среди русских крестьянок. Спасовки в XVIII–XIX веках полностью

Крестьяне, среди которых женщины не выходили замуж, принадлежали соседям Щербатова: ревизские сказки 1762 г. свидетельствуют о том, что в близлежащих имениях наблюдалось растущее число взрослых незамужних женщин. Так, например, в деревне Жабино, вотчины Спасского монастыря в Ярославле, 9 из 53 женщин 25 лет и старше (17 %) никогда не были замужем; 6 из 44 женщин 30 лет и старше (14 %) никогда не были замужем. Среди 37 мужчин от 30 лет и старше только один никогда не был женат. Двое из восьми мужчин, 25 и 29 лет, никогда не были женаты, но вполне еще могли жениться. Такого нельзя сказать о женщинах в возрасте 25–29 лет[135].

Жабино не единственная деревня, где было такое количество незамужних женщин. По ревизской сказке 1762 г. села Кузминское, находившегося в собственности генерал-лейтенанта Василия Нарышкина, 11 из 69 женщин 25 лет и старше (16 %) или 7 из 55 женщин 30 лет и старше (13 %) никогда не были замужем — процент почти идентичный жабинскому. В Кузминском, однако, в отличие от Жабино, 4 из 64 мужчин старше 25 (6 %) и 4 из 54 старше 30 (7 %) никогда не были женаты[136]. Щербатов наверняка посчитал бы, что эти мужики не были женаты, потому что местные девки не захотели выходить замуж, и есть небольшая вероятность, что тут он был бы прав. Между тем в ревизской сказке 1762 г. села Кузминское зафиксировано предыдущее место жительства каждой жены: 58 % были со стороны. Очевидно, неженатые мужчины могли при желании найти жен в округе.

В Жабино было на 8,4 % больше женщин всех возрастов, чем мужчин всех возрастов, в Кузминском — на 13 % больше. В выборке из 11 других имений в этой местности с общим количеством крепостных душ (мужчин и женщин) от 182 до 2843 (стало быть, резкие случайные различия в количественном соотношении полов здесь маловероятны) в пяти насчитывалось от 10 до 19 % больше женщин, чем мужчин, поэтому там, скорее всего, проживало значительное количество женщин, никогда не выходивших замуж. Три из этих пяти имений были монастырскими, одно населено экономическими крестьянами, а еще одно — владельческое[137]. Это не значит, что гендерный дисбаланс был наиболее характерен для монастырских владений. Большинство владельческих вотчин в той части Ярославской губернии были карликового размера, не больше двух-трех дворов — результат многолетних разделов между наследниками и выделения приданого[138]. Во всяком случае, по положению на 1762 г. примерно в половине имений среднего и крупного размера вокруг щербатовского села Михайловское скапливались взрослые незамужние женщины. Как и Бестужев-Рюмин, Щербатов, по всей видимости, засвидетельствовал то, что видел и о чем, наверное, беседовал со своими соседями.

Убеждение Щербатова, высказанное им в 1758 г., что многих крепостных необходимо принуждать к вступлению в брак, что это на пользу и самим крепостным, и их владельцам, и государству, оставалось незыблемым до конца его жизни. Последние лет пять он посвятил размышлениям, сочинительству и управлению Михайловским, где явно отсутствовали какие-либо проблемы с браком: в ревизской сказке 1782 г. по Михайловскому и Кузмодемьянскому зафиксирована только одна никогда не выходившая замуж женщина 34 лет и один неженатый 29-летний мужчина, и в обширной вотчинной переписке предыдущих лет ни разу не упоминается сопротивление крепостных браку[139].

Из всех дошедших до нас сочинений Щербатова некоторое объяснение предполагаемого нежелания крестьян вступать в брак можно обнаружить только в написанном им после ухода в отставку. Но в целом Щербатов неизменно утверждал, что крепостные не будут действовать в соответствии со своими насущными интересами, покуда их владельцы им этого не прикажут, — точка зрения, широко распространенная среди русских дворян того времени. В своем неопубликованном «Размышлении о самстве», написанном, по-видимому, во второй половине 1780-х, Щербатов говорит, что лень и непреодолимое стремление к самоублажению, если их не держать в узде, неуклонно приводят к нищете, которая вкупе с непомерной тягой к совокуплению побуждает крестьян к обману и преступлениям. Так они «часто отнимают нужное у сыновей и отбегают от отдания дочерей в замужество, дабы не лишиться работницы»[140]. В этом высказывании интересно то, что, когда крестьянских отцов спрашивали, почему они не выдают дочерей замуж, зачастую они действительно отвечали, что труд этих женщин незаменим в хозяйстве. Иногда это была ложь[141]. Иногда — правда[142]. Щербатов, вероятно, слышал подобные объяснения крестьян и истолковывал их ответы в контексте своих мыслей о праздности, лукавстве и половых сношениях крепостных душ.

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Евреи, конфуцианцы и протестанты. Культурный капитал и конец мультикультурализма
Евреи, конфуцианцы и протестанты. Культурный капитал и конец мультикультурализма

В книге исследуется влияние культуры на экономическое развитие. Изложение строится на основе введенного автором понятия «культурного капитала» и предложенной им и его коллегами типологии культур, позволяющей на основе 25 факторов определить, насколько высок уровень культурного капитала в той или иной культуре. Наличие или отсутствие культурного капитала определяет, создает та или иная культура благоприятные условия для экономического развития и социального прогресса или, наоборот, препятствует им.Автор подробно анализирует три крупные культуры с наибольшим уровнем культурного капитала — еврейскую, конфуцианскую и протестантскую, а также ряд сравнительно менее крупных и влиятельных этнорелигиозных групп, которые тем не менее вносят существенный вклад в человеческий прогресс. В то же время значительное внимание в книге уделяется анализу социальных и экономических проблем стран, принадлежащих другим культурным ареалам, таким как католические страны (особенно Латинская Америка) и исламский мир. Автор показывает, что и успех, и неудачи разных стран во многом определяются ценностями, верованиями и установками, обусловленными особенностями культуры страны и религии, исторически определившей фундамент этой культуры.На основе проведенного анализа автор формулирует ряд предложений, адресованных правительствам развитых и развивающихся стран, международным организациям, неправительственным организациям, общественным и религиозным объединениям, средствам массовой информации и бизнесу. Реализация этих предложений позволила бы начать в развивающихся странах процесс культурной трансформации, конечным итогом которого стало бы более быстрое движение этих стран к экономическому процветанию, демократии и социальному равенству.

Лоуренс Харрисон

Обществознание, социология / Зарубежная образовательная литература / Образование и наука