Эпифания викария Тшаски

Янек вскочил на ноги. Настенные часы показывали полчаса после полуночи, выходит, он не проспал и трех часов. С того момента, как он услышал голос Христа, мозг его работал на самых высоких оборотах, анализируя ситуацию: он удостоверился в том, что это не сон, и что наркотиков он не принимал (ну да!). Себе он оставил две возможности: либо сошел с ума и теперь у него зрительные галлюцинации (хотя таковые, вроде как, почти никогда не случаются, в отличие от слуховых галлюцинаций), либо же кто-то зло подшутил над ним. Викарий понял, что психическую болезнь сам у себя он не будет в состоянии выявить, даже если бы и вправду был болен; так что пока что следует принять, что он стал жертвой шутки. Вот только чьей? Наверняка, это не кто-то из его старых знакомых, те с большим трудом могли себе позволить электронное письмо раз в три недели. Исключил он и прихожан, это явно не силезское чувство юмора. Может это какие-то антиклерикальные журналисты?

— Нет, ксёндз, мы вовсе не из «Фикций и Мифов»[28]. Мы с неба, — сообщил Иисус.

Стечение обстоятельств. Им известно, что ты интеллигентен и способен догадаться о сути шутки Он представил себе заголовок: Ксендз, уверенный, что его посетил Христос. Они могут быть из «НЕ!»[29], из Фикций и Мифов или из какого-нибудь, скажем, интернет-сервиса.

— Да успокойтесь, пан ксёндз. Я же говорю, что мы никакие не журналисты, мы — с неба. Если говорить интеллектуальным сокращенным языком, прилетели на космическом корабле, типа НЛО. Ну, пан ксёндз же врубается, ангел на бронзовых ногах и в белых одеждах, огонь и дым, глас с высоты[30]. Только не говорите, пан ксёндз, что при изучении Откровение святого Иоанна у вас никогда не было дэникеновских[31] ассоциаций.

Просто стечение обстоятельств, понятное дело, ведь никто не может читать мысли.

— Ясен перец, нет. О том, что, будучи в седьмом классе, пан ксёндз украл машинку из магазина игрушек, а потом, мучимый угрызениями совести, все же не отважился вернуть его хозяину, так что, втайне от всех, пан ксёндз отнес его в детский дом.

Ну откуда, никто ведь об этом не знал, за исключением… Нет, это невозможно. Его исповедник в семинарии не мог бы…

— Ну конечно же, нет. Отец Станислав, дорогой мой пан ксёндз, слишком много знал тайн, чтобы выдать хотя бы одну. Но этот диалог не имеет смысла, подслушивание в голове меня мучает, — продолжил Иисус. — Ну как я могу святому отцу доказать, что я тот, за кого себя выдаю? Какое чудо мне сотворить, Ян ты наш неверующий?

Викарий не отвечал, потому что ему ничего не пришло в голову. Иисус вознесся над полом сантиметров на двадцать, стащил со шкафа хрустальную вазочку и хряснул ею об стенку. Вазочка с грохотом разбилась, а на пол рухнул ливень блестящих осколков. Только они не легли спокойно на доски, а отскочили от них, словно бы их сделали из резины, полетели на средину помещения, закружились, вновь соединились в вазон и вернулись в руку Иисуса, который поставил сосуд на шкаф.

Я сошел с ума. Или — а может престидижитатор? Дэвид Копперфилд? Скрытая камера?

— Меня, случаем, не в «скрытой камере» снимают? — выдавил из себя в конце концов Тшаска.

— Понимаю, что это выглядит будто дешевый трюк или штучки фокусника, но как раз сейчас — и пан ксёндз должен это понимать — у меня нет под рукой моря, которое могло бы расступиться. Впрочем, в семинарии вас же учили относительно парузии[32], разве не так? Так вот, пан ксёндз, вот вам и парузия, я вновь сошел на землю. Хотя нет, в принципе, пока что это обычная частная эпифания[33], парузия случится, когда я явлюсь всем.

— Но ведь должны же были появиться знаки: печати, бестия, вавилонская блудница… — без какого-либо смысла возразил ксёндз.

— Ну да, и обоюдоострый меч должен выходить у меня из уст, разве не так?

Христос раскрыл губы, и между зубов выскочил длинный, блестящий клинок.

— Нхак, нгвица? Тьфу, — клинок исчез, — невозможно же так говорить. Ну как, понравился пану ксёндзу меч? Годится? Вообще-то говоря, могу сообщить пану ксёндзу, материя послушна моей воле. Так что, чего только пан ксёндз пожелает: меч во рту, крылья, рога, копыта, отростки — любое ваше желание.

— Так вы… — наконец-то выдавил из себя викарий, — Иисус?…

— Нуу, вообще-то принципиально ответ не так уже и прост. Вообще-то: да, я — Иешуа, родился я в Вифлееме, в четвертом году до рождества Христова, — снисходительно усмехнулся бородатый, — во времена правления Августа. Родила меня Мириам, которая и вправду была девственницей, а Иосиф моим отцом не был. Зато я и не Сын Божий, что естественно и понятно. Меня прибили к кресту, но на нем я не умер. Ну и, опять же, я не мог бы никого ни от чего избавить, так что я никакой не Христос, Мессия или Искупитель. Вот непорочное зачатие — это и вправду факт, но, как пан ксёндз наверняка ориентируется, оплодотворение девственности без полового акта и без разрыва девственной плевы не представляет собой какой-то особый вызов с технической стороны.