Эпифания викария Тшаски

— Так или иначе, — продолжал Иисус, — именно римская Церковь является моей Церковью, а не те еретики, так что не беспокойся, правильную ты сутану выбрал. Верность догмату здесь никаким боком, вы бы могли заявить даже то, что Христос — то есть я — был гиппопотамом, но это ведь я вас избрал, а не вы меня, так что это никакого значения не имеет.

Проблема заключается в то, что все те действия, которые вы так обожаете: молитвы, богослужения, пения, ладан, нам ни на что не пригодны. С молитвами, по сути дела, все совсем иначе — они обладают некоей внутренней ценностью, в качестве, скажем, созерцательных тренингов. Но к нам они ну никак не попадают. То есть, молиться следует, поскольку это поднимает, говоря языком брошюрок о здоровом питании, уровень духовности. То есть — я иногда в состоянии их услышать, когда, случаем, на какой-нибудь из них сконцентрируюсь, или когда ее напряжение велико — к примеру, когда миллион человек соберется на поле с тем вашим папой римским, где ровнехонько сто тысяч молятся, тогда это я как раз слышу. Но вовсе не выслушиваю, поскольку, что очевидно, я вовсе не вездесущий. Вездесущ только Бог — мой способ существования не геометричен в вашем понимании, но это совсем не означает, будто бы я повсюду — я попросту в некотором, хммм, месте или области — или, возможно, на каком-то уровне, ты как считаешь, Михаил?

— Угу, уровне, — сказал архангел.

— Итак, я нахожусь на определенном уровне сферы духовности, понимаешь? Это не место в геометрическом смысле, просто к этой сфере не относятся понятия «повсюду», «там», «нигде» — но при этом не следует, чтобы у тебя создалось впечатление, будто наше бытие соответствует неким эфирным созданиям — у нас имеются тела или, скорее всего, возможно — их манифестации. Ну ладно, хватит уже этой теологической онтологии[38]. Записал?

Ксёндз кивнул. Да, действительно, он записал все. В конце концов, до него дошло, что он обязан задать этот вопрос:

— Но почему Вы ко мне пришли? Чего Вы хотите?

— А что, пан ксёндз еще не врубился? Мне нужен новый Иоанн Креститель, некто, одаренный силой, кто предскажет мое возвращение. Люди уже дозрели до правды, а миру нужен царь, настоящий царь. Так что — вот он и я. А вашему christianitas (здесь: христианскому сообществу) пригодится новая версия имени Ян — имеются же Иоанн Креститель, Ян Непомуцен, Ян Канты[39], то может быть и Ян Тшаска, разве не так? По-французски имеется Jean Baptist Какой-то-там[40], так что может быть и Jean Traska Какой-то-там, правда?

Викарий мрачно подумал о переполненной удовлетворением усмешке Иродиады и кровавой струе, бьющей из шеи, лишенной своего естественного завершения. Иисус поднялся с вращающегося кресла, подошел к викарию и положил ему ладони на голову. Ксёндз почувствовал, что кожа пришельца холодна словно лёд.

— Даю пану ксёндзу дар. Дар знания — знания истинного; теперь пан ксёндз сможет заглядывать в глубину людских душ и совести. Еще даю тебе дар силы — ты будешь творить чудеса, как только этому научишься.

Тшаска ничего не почувствовал.

— Мы же с Михаилом временно поселимся в твоем шкафу.

— Но ведь там вам будет тесно… — как-то неубедительно начал протестовать викарий.

— Понятие неудобства к нам не относится. Шкаф укроет нас от взглядов той дотошной женщины, у которой имеется запасной ключ, и когда пана ксёндза нет, она обыскивает все в вашей комнате, разыскивая что-нибудь такое, что могло бы скомпрометировать пана ксёндза перед отцом настоятелем. Пану ксёндзу еще ужасно повезло, что тетка ничерта не понимает в компьютерах, потому что была бы готова накачать порнухи из интернета, лишь бы свалить это на пана ксёндза. Ну а теперь — спать. Завтра начнется первый день миссии пана ксёндза, пан ксёндз начнет деликатно, с мелких событий, которые сделают мир лучшим, постепенно переходя к событиям зрелищным, а потом и к чудесам. А уже когда в Дробчице со всех сторон начнут валить автобусы с паломниками, ксёндз начнет проповедовать, случится скандал, в конце концов прибудет комиссия из Рима — и вот тогда я сойду на землю. То есть, мы с Михаилом конкретно вылезем из шкафа. Из Святого, сами понимаете, Шкафа. Жаль, что он такой убогий, получилась бы нехилая реликвия.

Викарий критично глянул на несчастный предмет мебели, покрытый синтетической клеящей пленкой. Прикосновением ладони Иисус зажег экран на предплечье, а ксёндз Янечек решился задать вопрос:

— Раз уж пан утверждает, что он духовная сущность, принявшая материальную манифестацию — тогда зачем пану эта электроника?

— Игры у меня там, — коротко ответил Иисус и влез в шкаф. Архангел Михаил вошел за ним и закрыл дверцу.

Ксёндз Янек сидел на кровати и размышлял над тем, как долго ему удастся скрывать шизофрению. Господи Иисусе, — думал он про себя, — прости за то, что у меня в голове поселились подобные святотатства, которые, к тому же, мой больной разум вкладывает в твои уста.