— Ну, что скажешь? — спросил Менандр.
— Мне понравилось, — ответил Эпикур. — А говорили, Софокл устарел и его давно не ставят.
— Знаешь, в театре многое зависит от постановщика. А нынешний по таланту, наверно, не ниже Софокла.
— Интересно, кто же?
— Демосфен! И он с умыслом выбрал Антигону.
Менандр объяснил, что постановка задумана как политический протест. Маска Креонта будет иметь черты Антипатра, а Антигоны — статуи Афины — Ники, и трагедия должна кое-кого задеть.
— Зайдём внутрь, — предложил он.
— А пустят?
— Ещё не было случая, чтобы Менандра не пропустили в театр.
Оказалось, Менандр был родным племянником знаменитого комедиографа Алексида и в театре знал всех.
Он повлёк Эпикура вдоль стены и втолкнул в узкую дверку. Они прошли полутёмными переходами и оказались в просторном зале, в конце которого шла репетиция. Хор уже не пел, хоревты стояли, сбившись в кружок. Менандр поздоровался, его узнали, один из актёров улыбнулся ему, но тут же опять обернулся к центру круга, где происходило что-то важное. Друзья подошли и стали позади участников спектакля. Эпикур увидел высокого худого человека, с заметной лысиной, окружённой аккуратными завитками седых волос, короткой бородой и усами, который в чём-то убеждал актёра, — крепкого малого с обиженным и в то же время высокомерным лицом. Менандр, мгновенно схвативший суть дела, шепнул:
— Демосфен наставляет Архия, одного из величайших склочников афинской сцены.
— Я не желаю играть стражника, когда имею талант сыграть царя! — кипятился Архий.
— Каждую роль, — остановил его Демосфен, — будь то в театре или в жизни, следует играть хорошо. Ты же, на мой взгляд, не справился даже с ролью, которую считаешь для себя слишком лёгкой. Твой стражник, Архий, если приглядеться, не так уж прост. Тебе удался второй эписодий, когда он выступает в роли чуть ли не палача, поймав Антигону на месте преступления (мы сказали бы — подвига), гордый и бесчувственный, ожидая награды. А в первом эписодии ты играл неубедительно. Вспомним его. — Демосфен обернулся к окружающим: — Страж является перед Креонтом в роли принёсшего дурную весть и дрожит, ожидая возможной казни. Никто из его товарищей не решился пойти к царю с вестью о том, что кто-то пытался похоронить Полиника. Но на него пал жребий, и он идёт, чтобы сказать правду и, может быть, поплатиться за это жизнью. Смотрите, как надлежит играть это место.
Демосфен преобразился. Он потупил взгляд, протянул руки к воображаемому Креонту и заговорил медленно и страстно, с пугающей искренностью:
И тут Демосфен вскинул голову, его фигура выразила решимость, он словно понял, что теперь, перед лицом смерти, ему уже нечего терять. С достоинством человека, уверенного в своей правоте, он продолжал:
Последние слова прозвучали как обличение тирана. Демосфен смолк, актёры дружно зааплодировали.
— Всё равно я не желаю играть вторые роли, — упрямо проговорил Архий.
— А на первые ты мне не нужен, — резко ответил Демосфен. — И не воображай, что, если ты откажешься за день до спектакля, я не найду тебе замены...
Эпикур с Менандром вышли наружу.
— Как он сыграл! — восхищался Менандр.
— Слушай, а этот Архий откажется играть?
— Сыграет как миленький. Это его обычные фокусы. Пошли посмотрим театр, а потом поднимемся на Акрополь.
Менандр провёл Эпикура в театр Диониса, примыкавший к Одеону. Они оказались на круглой площадке — орхестре, где во время спектакля действует хор. От неё веером поднимались пустые каменные скамьи, рассчитанные на тридцать тысяч зрителей. Огромный амфитеатр лежал в складке холма Акрополя. Середину первого ряда занимали роскошные мраморные кресла для почётных гостей. Напротив тянулось длинное приземистое здание — скена. Сейчас там суетились плотники и художники, подготовляя декорации к спектаклю.
— Видел бы ты, что тут делалось вчера на Народном собрании! — сказал Менандр, оглядывая амфитеатр, — Мы были на грани войны. Призови нас Демосфен к восстанию, мы пошли бы за ним хоть на край света. А он, наоборот, водворил спокойствие. Теперь Гипперид и все старые друзья называют Демосфена предателем. Он предвидел это, но стоял на своём. И ты заметил, как он готовит постановку? Словно ничего не случилось.
— Говорят, он победил потому, что рассмотрел решение с точки зрения морали, а не голой выгоды, — заметил Эпикур.