Эпикур

Книга основателя Киренской школы заставила Эпикура глубоко задуматься. Его не смутили аморальные заявления философа, было ясно, что ими Аристипп стремился скорее разозлить читателя, чем преподать уроки поведения. Наверно, здесь сказалось и его стремление понравиться сицилийскому тирану, для которого всё это писалось.

С другой стороны, крайности, к которым пришёл философ, логически вытекали из его представлений о природе человека, в которых, вероятно, было много верного. Действительно, всякое существо, предоставленное само себе, безошибочно выбирает направление от боли к удовольствию. Не желая признать правоты философа, Эпикур всё же не знал, что ему возразить.

С такими мыслями он пришёл в книжную лавку, отдал Тихону книгу и в качестве платы, как было условлено, оставил ему для переписывания своего Эмпедокла. Он собирался обсудить с Тихоном «Слово к Дионисию», но тот занимался подсчётами и, получив книгу, вернулся к своему абаку. Эпикур немного постоял, наблюдая, как он переставляет медные кружочки на счётной доске, потом вдруг понял, с кем уже давно следовало бы поговорить, и отправился на Агору.

Диоген оказался на месте. Он лежал на утоптанной глине, подложив руки под голову, и грелся на солнце. Было время послеобеденного отдыха, и философа не осаждали любители почесать языки. Диоген сразу заметил подошедшего юношу и, не меняя позы, стал разглядывать его, потом зевнул и дружелюбно проговорил:

   — Всё-таки ты пришёл ко мне, Эпикур, друг Менандра. Что, пережил кораблекрушение?

   — Весной, — кивнул Эпикур. — С тех пор держусь за обломки и никак не доплыву до берега.

   — Крушение пошло тебе на пользу. Что же ты стоишь?

Эпикур уселся рядом с лежащим стариком, справа, чтобы не заслонять ему солнца. Диоген заметил это и засмеялся:

   — Не бойся, тебя я не отошью, как Александра. Выкладывай, с чем пришёл.

Эпикур упомянул Аристиппа и спросил, как, по мнению Диогена, могло получиться, что гедонисты и килики, имея в основе одно и то же — природу человека, пришли к противоположному?

   — Разве не ясно? — усмехнулся Диоген и сел. — Вот, нас называют собаками, — продолжал он, — но спрашивается: кто из нас пёс — я, ни перед кем не склонявшийся, или этот Дионисиев прислужник Аристипп? Недаром он пишет, что телесные наслаждения для него важнее душевных. Такова его пёсья суть. И пусть он утверждает, что, угождая тирану, и подлизывая за ним тарелки, остаётся свободным. Он же ещё и трус! Заявляет, что не станет защищать отечество, поскольку его отечество — весь свет.

   — Но ведь и ты называешь себя гражданином мира. Почему же он этим заслонялся от опасности, а ты сражался при Херонее?

   — Есть вещи, Эпикур, — нахмурился Диоген, — от которых не следует уклоняться. Я пошёл воевать не за Афины или Фивы, а против Филиппа. А Аристиппом — подотрись и забудь о нём! Настоящее счастье, подлинное благо, высшее наслаждение людям открыл Антисфен. Это — свобода!

Эпикур никогда не видел Диогена таким серьёзным и открытым. Он хотел поподробнее расспросить философа о природе человека, но тут появились несколько киников, и Диоген мгновенно изменился, стал, как обычно, ироничным и неприступным.

После этого разговора Эпикур несколько дней подряд приходил в Метроону, чтобы послушать Диогена и его приверженцев. Киников в Афинах было человек двадцать. Их можно было узнать в любой толпе. Они никогда не стриглись, чтобы не «исправлять природу», не расставались с нищенской сумой и, в отличие от длинных посохов горожан, опирались на короткие палки, которые называли «дубинками Геракла» в честь своего героя-покровителя. Эти нищие философы бродили по городу, останавливались в самых людных местах и во всё горло, не стесняясь в выражениях, читали свои проповеди. С некоторыми Эпикур познакомился. Моним из Сиракуз, лысый, с длинной бахромой поседевших волос вокруг головы, был когда-то рабом коринфского менялы. О нём рассказывали, будто он услышал речи Диогена и, крича, что деньги — зло, стал выбрасывать хозяйские монеты из сундука. Хозяин решил, что Моним рехнулся, и отпустил его на волю.

Судьба Кратета, мягкого и сдержанного, не в пример другим киникам, была ещё более замечательной. Когда-то он считался одним из самых богатых людей в Фивах. После встречи с Диогеном он раздал своё состояние фиванцам и примкнул к философу. Кратета всегда сопровождала жена Гиппархия, немолодая женщина с гордой осанкой, красивым, хотя и огрубевшим лицом и распущенными волосами, спускавшимися ниже пояса. Бывшая аристократка, она влюбилась в нищего Кратета, которого привёл в дом её брат Метрокл, и, несмотря на все уговоры родных и друзей, включая самого философа, стала его женой.