Эпикур

   — Уже лучше, — кивнул Демосфен и, словно перед ним был театр, полный народа, проговорил: — Вот они, истинные прорицания с македонского треножника, а раньше ты просто играл роль. Подожди, — добавил он примирительно, — я хочу послать пару слов своим.

Слуга подал Демосфену клочок папируса и калам, его рука, державшая чернильницу, дрожала. Демосфен обмакнул калам в чернила и, обдумывая, надкусил конец тростинки. Потом он поднялся, бросил перо и неверными шагами двинулся к выходу. Обеспокоенный Архий поспешил за ним, друзья вышли следом. Эпикур понял, что в тростинке скрывался яд.

Демосфен стоял у колонны бледный, с недоброй усмешкой на посиневших губах.

   — Вот теперь, Архий, — с трудом проговорил он, — ты, если угодно, сможешь сыграть роль Креонта и бросить это тело без погребения.

Глаза оратора закрылись, и он повалился на ступени.

«Письмо»

Эпикур волновался. В первый раз он решился прочитать друзьям своё «Письмо». Книга была не готова, несколько глав надо было дописать, кое-что додумать. Но откладывать он не мог, завтра они с Тимократом покидают Афины.

Эпикур потерял права гражданства и не имел средств платить налог в качестве иностранца-метека. Он хотел вернуться на Самос, но постановлением Пердикки афиняне изгонялись с острова, так что и Неокл с семьёй оказывался на положении изгнанника. Тогда Тимократ пообещал, что поможет Эпикуру и его родным устроиться в Лампсаке.

Они оставляли опустевший и погрустневший город, где люди отворачивались друг от друга и девять тысяч оставшихся гражданами ещё ощущали стыд перед двенадцатью тысячами, лишившимися родины. Теперь всем в Афинах заправлял Демад. Не последнюю роль при нём стал играть Демия. Это отразилось и на Софане, который смог за бесценок приобрести прекрасный дом, конфискованный у кого-то из изгнанных друзей Македонии. Эпикур не раз встречал на улице неразлучных Софана и Демию, высокомерных, одетых в дорогие ткани. Софан уже не узнавал старого приятеля.

Эпикур со многим прощался в эту осень. Кроме Памфила и Демосфена, не стало ещё двух великих стариков, которых он чтил как учителей: в Халкиде на Эвбее умер Аристотель, в Коринце — Диоген.

С грустью Менандр глядел на уезжавших. Языки пламени колыхались в многофитильной лампе и оживляли каменные лица драматургов, которые, казалось, тоже выражали печаль.

   — Слушайте, — сказал Эпикур, — то, что я прочту, — это заготовка, основа без утка или доска без картины, скорее даже половина доски. Но не в этом суть. Кажется, — не мне судить, — я действительно сумел понять, что такое жизнь согласно человеческой природе, какова эта природа и почему именно такова, а значит, нащупать и путь к счастью.

   — Однако ты преуспел в красноречии, пока мы с Тимократом скитались по Фессалии, — заметил Менандр.

   — Что — я! Вы бы послушали Софана, когда он обличал Фрину.

   — Не отвлекайся, — попросил Тимократ, — а то предисловие получится длиннее книги. Ты начал о дороге к счастью.

   — Хорошо, — кивнул Эпикур. — Так вот, Диоген нашёл своё счастье, но сам сказал мне, что его путь не каждому по силам. А путь Аристиппа мало кому по средствам, да и куда он ведёт, видно по Стратоклу. Мой путь годится для большинства, он избегает нищеты и роскоши, скал и пропастей, железных цепей и колдовских снадобий. Он ведёт человека вместе с друзьями по цветущим лугам под ясным небом.

   — Ну, прямо элевсинские острова блаженных, — улыбнулся Менандр.

   — Так и есть. Мы все живём на них, только, занятые суетой, не желаем этого видеть. Мы ещё дойдём до этого, а сейчас давайте я всё-таки почитаю.

Эпикур развернул свиток и подсел поближе к лампе.

   — Прежде всего, — начал он нетвёрдым от волнения голосом, — ничто не возникает из ничего, — иначе всё возникало бы из всего, не нуждаясь ни в каких семенах. И если бы исчезающее разрушалось в ничто, всё давно бы уже погибло. Какая Вселенная теперь, такая она была вечно и вечно будет, потому что изменяться ей не во что, — ведь, кроме Вселенной, нет ничего, что могло бы в неё войти и внести изменения.

Вселенная же состоит из тел и пустоты. Что существуют тела, подтверждает наше ощущение, а если бы не существовало того, что мы называем пустотой или простором, то телам не было бы где двигаться и сквозь что двигаться. А кроме тел и пустоты, нельзя найти никакой самостоятельной сущности.

Некоторые тела — сложные, а другие — те, из которых сложные составлены. Это атомы, неделимые и неизменяемые. Они не содержат пустоты и поэтому совершенно плотны и несокрушимы.

Далее, Вселенная беспредельна. В самом деле, что имеет предел — имеет край, а край — это то, на что можно смотреть со стороны, стало быть, края и предела Вселенная не имеет. Беспредельна она и по множеству тел, и по обширности пустоты. Атомы же разнообразны по виду, и в каждом виде количество атомов беспредельно, но количество разных видов имеет предел. Атомы не имеют никаких иных свойств, кроме вида, величины и веса. Величина для атомов возможна не всякая: так, никакой атом не доступен чувству зрения. Движутся атомы непрерывно и вечно, потому что начала этому быть не могло.