Эпицентр

В нескольких метрах от нас шумела река, ее крутые каменистые берега сшиты мостом. За ним, взбираясь на взгорок, — Степанакерт, молчаливый среди таких же безмолвных заснеженных гор. Пустынные улицы, темные окна домов… У моста сходятся две дороги; одна, основная, ведет в райцентровский город Шушу. Здесь, на дорожной развилке, находится контрольно-пропускной пункт, где несут службу солдаты внутренних войск и мотострелки.

Сержант Шаимов — старший смены, и сейчас, взглянув на часы, вместе с рядовым Равшаном Рахмановым он идет на мост, перекрывает его шлагбаумом. Рядом застыла боевая машина пехоты. Все — с этой минуты и до пяти утра въезд и выезд из города только по специальному пропуску. С обязательным осмотром машин.

— Теперь комендантский час вдвое с лишним короче, — объясняет Шаимов, — а в сентябре, когда ввели его, был с девяти вечера и до шести утра. Значит, нормализуется обстановка.

И все же интересуюсь: как реагируют люди на эти ограничения? Ведь и днем проверяют машины, документы у водителей и пассажиров. Правда, в отличие от комендантского часа, выборочно.

— Нормально воспринимают, с пониманием, — слышу в ответ. — Конечно, не все, но мера-то вынужденная, это большинство осознают.

— Для них же самих порядок обеспечиваем, — уточняет Рахманов.

Замечание существенное, слышу его не впервые. И не только от людей в погонах. За те дни, что нахожусь в НКАО, беседовал с рабочими и колхозниками, азербайджанцами и армянами, с местными жителями и переселенцами. То же самое мнение, что солдат высказал.

Это сознание правоты того дела, что поручено в НКАО воину, на нем ведь он и держится. Мне рассказывали: быть свидетелем острых событий в Нагорном Карабахе — это для солдат и офицеров, воспитанных, как и многие, на представлениях о беспроблемности национальных процессов, и непростые уроки. Встречались и растерянность, и уныние… В особых условиях проверяются и формируются тут интернациональные чувства воинов. Но вот что главное: как быстро идет их взросление, появляется гражданская зрелость. Слетает шелуха того, что Ленин назвал «национальным мещанством». А мещанин, с его обывательской психологией, может жить в любом человеке, независимо от возраста и образования.

Суров здесь и сам режим службы. Через день на ремень: сутки дежурство — сутки отдыха. И так подряд несколько месяцев. Выматывает, огромное напряжение сил требуется. Парни держатся на понимании: они пришли помочь народу, оградить от вылазок экстремистов. Их сознание долга — как сродни оно тому пониманию «Надо!», которое видел в Чернобыле, которое вело «наливники» и машины с продуктами по афганским дорогам. Нам еще предстоит осмыслить это состояние духа советских парней в солдатских погонах, стержень которого — интернационализм, ведь готовыми интернационалистами не рождаются…

Памятна встреча на Карабахском шелковом комбинате, одном из крупнейших предприятий автономной области. Памятна кипением страстей в зале, острой реакцией на слова выступающих (приехали в коллектив члены Комитета особого управления В. Сидоров и генерал-майор С. Купреев), транспарантом на видном месте: «Мы за воссоединение НКАО с Советской Арменией!». Трудным был разговор, но, когда речь зашла о том, что воины честно, по справедливости делают дело, обеспечивая порядок, зал согласно молчал. Ни одного упрека, ни слова претензий или обиды.

Почти каждый день присутствовал на совещаниях, которые проводит военный комендант Особого района генерал-майор А. Коломийцев. Вот лишь несколько записей из блокнота: «23 января — изъято 19 единиц оружия; 28 января — 7; 29 января — две единицы». Всего же за время особого положения изъято почти три с половиной тысячи охотничьих ружей, десятки ножей, бутылок с зажигательной смесью, самодельных гранат, пистолетов, немало взрывчатки, бикфордовых шнуров и взрывателей.

Об этом невольно вспомнилось на посту у реки Каркар. На одном из десятков постов, существующих в Особом районе. Но по значению своему — первостепенном. Именно так характеризовал его генерал-майор Коломийцев.

Сыпала легкая изморозь. Крепчал морозец, и звезды в высоком безоблачном небе мерцали пронзительно-ярко, но холодно.

Притопывая, чтобы согреться, сержант Шаимов и рядовой Рахманов рассказывали о себе. Оба — земляки, один из Ташкента, другой из Ташкентской области. До службы в армии Шаимов учился в институте на инженера-гидромелиоратора, Рахманов — в техникуме пищевой промышленности. Весной Шавкату Шаимову увольняться… В общем, обыкновенный был разговор, да вот обстановка придавала рассказам парней особенный смысл, иное, нежели это было бы в обычных условиях, звучание.

Шавкат говорил о земле и прибавлял: ведь она одна у нас, мать-кормилица. И воздает нам не по национальному признаку, а по труду, в нее вложенному.

Равшан, вспомнив техникум, раздумчиво произнес:

— Оставлю его, пойду в школу милиции.

— Что это вдруг? — удивляюсь.