Знаю: действительно, глубже. Сказывается необустроенность — в части не хватает квартир, и, сколько ждать их, никто не ведает: жилищное строительство в Степанакерте больнейший вопрос. Пока выход у лейтенанта один: снимать угол, а это до 100 рублей в месяц отдай. Если учесть, что жену устроить на работу практически невозможно — город переполнен безработными беженцами, то грустные получаются размышления о семейном бюджете молодого офицера. Мест в яслях и детских садах тоже нет и в ближайшее время не предвидится.
— Пробиваю сейчас финские домики, — говорит Науменко. — Они — единственный выход. Свои ясли, очевидно, открывать будем…
Засиделись мы с Аркадием Аркадьевичем далеко за полночь. Он рассказывал о планах по бытовому устройству солдат и офицеров, новых поездках в трудовые коллективы, к воинам, несущим на постах службу. И все для него главное, ничего второстепенного, все сплетено в один узел. Жизнь есть жизнь. А она у тех, кто работает, простой, без проблем никогда не бывает.
А снег за окном шел и шел. Словно природа решила воздать за слякотную, бесснежную зиму.
Аркадий Иванович Вольский встал из-за стола, прошелся по кабинету.
— Знаете, — задумчиво сказал он, наблюдая за снегопадом, — пройдет время, и жизнь в области стабилизируется. Расцветет экономика. И в том, что так будет, не сомневаюсь. И верю: карабахцы не раз помянут добрым словом всех тех, кто пришел им на помощь в трудную минуту. Вспомнят и воина, к которому они всегда питали и питают самое искреннее уважение.
Вскоре мы прощались. Интервью было взято, магнитофон выключен. Пожимая руку, Вольский вдруг прищурился и с каким-то удовольствием, гордостью произнес:
— А в общем, в Особом районе у нас и особые люди.
Юрий Мамчур
«Я ПРИДУ, Я СПАСУ И УТЕШУ…»
Сотни метров магнитной ленты… Который раз я вслушиваюсь в диктофонную запись. Весна на дворе, а там — зима. Москва клокочет за окном, а здесь — гул спасательной техники… Мужские голоса. Женских совсем мало. Армении в декабре нужна была мужская сила. И говорят мужчины об очень серьезных вещах. Оперируют техническими терминами, тысячными числами и глобальными понятиями. Женщины — больше о своем. О горестях и маленьких радостях. О родных, близких, знакомых. О себе.
Так мне казалось тогда. А теперь, вслушиваясь в их сбивчивую, взволнованную, спокойную и сквозь слезы речь, понимаю: о нас о всех они говорят. Об Армении в декабре…
Ночью 9 декабря с подмосковного аэродрома на Ереван ушло шесть «Антеев». Шестой — у нас под самым носом. На командно-диспетчерском пункте сказали: не отчаивайтесь, следующий борт через два часа, улетите… Но минуло и два, и три, а на посадку не приглашали. Объяснили: все аэропорты Армении перегружены. Над Кавказом «висят» десятки самолетов.
В комнате отдыха летного состава яблоку негде было упасть. Темно-синие куртки авиаторов, медицинские, строительные, саперные эмблемы… Не спавшие двое суток летчики — по тревоге были подняты все полки военно-транспортной авиации — ругались с помощником дежурного. Уже пошла путаница с грузами, кому-то недодали топлива… Возмущенные врывались в комнату, призывая в свидетели товарищей, и на чем свет кляли диспетчеров, небесную канцелярию и КП ВТА.
У окна сидела женщина. Белый свитерок. Прядь из-под вязаной шапочки… Командиры кораблей проглатывали недосказанное, неловко извинялись, падали в кресла и тут же засыпали.
К вечеру все мы стали старожилами высотного домика. Благодаря курилке знали друг о друге все, что можно узнать за день совместного «заточения». И только женщина выпадала из общего круга. Она сидела одна, ни о чем не спрашивала, да и с ней никто не заговаривал: здесь первым делом были самолеты…
Наверное, мы так бы и не познакомились, если бы не полковник медицинской службы Хорин. Народ любопытствовал, что за штуковина такая — искусственные почки, которые он везет в Ереван. Альберт Тихонович объяснял на пальцах, но все равно выходило, что аппаратура мудреная и хрупкая. Тогда Хорин и оговорился, что едет с ним большой спец по части этих самых почек, старшая операционная сестра Татьяна Геннадьевна Шедько.
— Вот человек! Дома трое детей, а она — в самое пекло…..Не в настроении была Татьяна Геннадьевна. Не клеился разговор. «Да», «Нет».
— Как же вы троих-то оставили?
Удивленный, чуть обиженный взгляд.