Эпизод из жизни деревенской дамы

 Они говорили о цвѣткѣ, любовались яркими лепестками его, красивою формою... и Богъ-знаетъ какъ это случилось, только черезъ нѣсколько минутъ рука Илашева, какъ гибкая ипомея, обвила станъ молодой женщины, и губы, какъ изумрудная цетонія въ чашечку розы, впились въ ея розовыя уста.

 Но это было на одно мгновеніе.

 Какъ-будто внезапно пробудившись отъ страшнаго сна, Вѣра Дмитріевна вырвалась изъ рукъ молодаго человѣка. Глаза ея сверкали, грудь волновалась,-- она была истинно-хороша въ эту минуту.

 -- Это уже слишкомъ, Леонтій Андреичъ! Я вамъ этого никогда не прощу, говорила она, ухватясь руками за столъ, какъ-бы ища опоры.

 Но увлеченіе Илашева уже прошло, или такъ казалось по-крайней-мѣрѣ. Я не знаю, какъ бы онъ долженъ былъ поступить въ этомъ случаѣ по мнѣнію Вѣры Дмитріевны, только онъ... онъ сидѣлъ покойно, какъ-будто-бы сейчасъ только прослушалъ ботаническій урокъ, и хотя легкая краска, непривычное явленіе на смугломъ лицѣ его, и измѣняла внутреннему волненію, -- улыбка его, взоръ, свободное положеніе говорили противное.

 -- Прежде растолкуйте мнѣ великость вины моей, сказалъ онъ голосомъ совершенно-спокойнымъ.

 Вѣра Дмитріевна посмотрѣла на него пристально. Ее поразило скептическое выраженіе, съ которымъ онъ смотрѣлъ на гнѣвъ ея. Внезапная мысль озарила ея душу.

 -- Послушайте, сказала она съ живостію:-- увлекаются, когда любятъ, или... Она закрыла лицо руками, и голосомъ, въ которомъ слышалась жалоба растерзанной души, сказала: -- о! я знаю, что это значитъ.

 -- Наконецъ?

 -- Да, знаю. Клевета дошла и до васъ, и вы повѣрили ей. Она бросилась въ кресла и заплакала.

 -- Послушайте, Вѣра Дмитревна, мы съ вами не дѣти. Вы такъ же хорошо знаете жизнь, какъ и я...

 -- Не хотите ли вы мнѣ читать уроки вашей свѣтской философіи? Мы здѣсь, въ деревнѣ, незнаемъ ея.

 -- Я думаю, что вы не имѣете нужды ни въ какихъ урокахъ, Вѣра Дмитревна, сказалъ Илашевъ тономъ самой тонкой свѣтской вѣжливости.-- Я просилъ, напротивъ, чтобъ вы взяли на себя трудъ научить меня и объяснить важность моего преступленія. Положимъ, оно велико; но...

 -- Оставьте этотъ тонъ, сказала Вѣра Дмитріевна, вставъ и подойдя къ дивану, на которомъ сидѣлъ Илашевъ. Казалось, гнѣвъ ея исчезъ совершенно. Лицо ея выражало только горесть, и свѣтлая слеза, какъ капля росы, трепетала на рѣсницѣ. Она сѣла подлѣ Илашева.-- Послушайте, сказала она, сжимая въ рукахъ сорванный листокъ:-- я уважала васъ... нѣтъ, болѣе: я вообразила себѣ, что могла осуществить всегдашнюю мечту мою и найдти въ васъ друга... Видите, я такъ простодушна, что думала, будто вы можете быть другомъ женщинѣ! Я была также увѣрена, прибавила она скоро, видя, что онъ хотѣлъ говорить:-- что вы не легко повѣрите первому, кто вздумалъ бы клеветать на эту женщину.

 -- И вы не ошиблись.

 -- Нѣтъ, ошиблась, и всего больнѣе то, что я не умѣю перенести этого равнодушно. Я должна бы принять васъ такъ, какъ вы есть, съ вашимъ благоразуміемъ и съ тѣмъ мнѣніемъ, какое вамъ угодно имѣть обо мнѣ; но посудите же, какъ я глупа! Я и теперь желала бы еще вашего добраго мнѣнія.

 -- Но съ чего вы думаете противное? не-уже-ли отъ-того, что я, какъ ребенокъ, поддался очарованію,-- потому-что вы очаровательны, Вѣра Дмитревна, это истина,-- и на минуту забылъ, что не имѣю никакого права надѣяться счастія, которое въ эту минуту показалось мнѣ возможнымъ? О, я готовъ на колѣняхъ просить вашего прощенія...

 И онъ въ-самомъ-дѣлѣ готовъ былъ стать на колѣни. Она улыбнулась, но это не была еще улыбка торжества. Подъ нею только скрывалась увѣренность, что въ ней видятъ актриссу.

 -- Не нужно, сказала она.-- Я знаю, что въ вашихъ глазахъ все, что приписываютъ мнѣ добрые ваши и мои пріятели, не кажется большою виною въ женщинѣ, вамъ посторонней; быть-можетъ, напротивъ, эта женщина кажется вамъ тѣмъ привлекательнѣе: такъ принято въ свѣтѣ. Но, Леонтій Андреичъ, прибавила она съ горькой усмѣшкою:-- я не хочу присвоивать себѣ прелести, которой не имѣю. Нѣтъ, я просто деревенская барыня, помѣщица, которая такъ проста, что свидѣтельство совѣсти своей предпочитаетъ всѣмъ успѣхамъ въ свѣтѣ,-- такъ проста, что желала бы, чтобъ люди, которыхъ она уважаетъ, любили ее, не смотря на ея простоту.

 -- Вы меня совершенно уничтожаете... Но не-уже-ли же прекрасная помѣщица, въ высокой простотѣ своей, не найдетъ ни одного слова въ извиненіе...

 -- Не станемъ говорить объ этомъ. Вы видите, что помѣщица угадала, что было причиною проступка. Ахъ, еслибъ вы захотѣли сказать мнѣ все, что черная клевета шепнула вамъ въ уши! еслибъ вы захотѣли выслушать...

 -- Вамъ оправдываться! О, нѣтъ! не усиливайте вины моей. Я вѣрю всему, что вамъ угодно, хотя бы, признаюсь, не хотѣлъ вѣрить.

 -- Не хотѣли бы?

 -- Конечно. На этомъ высокомъ пьедесталѣ добродѣтели, вы для меня недоступны. Я нѣсколько эпикуреецъ, Вѣра Дмитревна. Жизнь имѣетъ для меня цѣну тогда только, когда она усѣяна цвѣтами, а они такъ рѣдки и такъ недолго цвѣтутъ, что нельзя не жалѣть объ утратѣ и самаго ничтожнаго. Какъ же вы хотите, чтобъ я былъ равнодушенъ къ потерѣ лучшихъ, какими только когда-нибудь польстила мнѣ надежда!