Эпизоды будущей войны

– Так-с. Значит, у товарища Лемко подходящий сынок. Такс. Гм! Так. А карандашик у кого-нибудь есть? И клочок бумаги? Так-с. Значит, сколько вы говорите прибывает завтра танков? Так-с.

Он аккуратно записал сообщение Феликса, перечитал его, вспомнил о чем-то, чертыхнулся и порвал записку на мелкие куски.

– Товарищ Лемко, – обратился он к столяру, молчаливо сидевшему в уголке, – как вы относитесь к тому, чтобы ваш сынок перешел фронт без меня? Через пару деньков он вернется сюда с нашими войсками. Большое спасибо, товарищ Лемко. Если вам не трудно, сбегайте за ним.

Ранним утром тринадцатилетний сынишка столяра заучил наизусть адрес и содержание донесения и, беззаботно насвистывая, вышел из дома пана Станислава. Он шел собирать землянику. Лес находился у самого фронта…

Три часа продолжалась тихая беседа за завешенными окнами.

Город готовился к эвакуации и это очень не нравилось новым друзьям Бородкина. Феликс-солдат, сын пана Станислава, должен был уезжать вместе со своей командой, охранявшей вокзал, с тем, чтобы никогда, может быть, не увидеться со своими родителями.

– С меня хватит одного пропавшего сына, – сказал, грустно усмехаясь, старик. – Я одного уже потерял, я постарел но работе и ничего у меня в доме не прибавилось, кроме разве заплат на штанах.

Кроме того и ему, столяру Лемко, и всем их товарищам по заводу было известно, что существует такой строй, при котором рабочие работают на собственных фабриках, отобранных у хозяев. Кроме того перед отступлением командование предполагало увезти оборудование всех городских предприятий, и это сразу оставляло без куска хлеба добрых десять тысяч человек.

– Мы бы давно предприняли что-нибудь сами, – сказал молчаливый Лемко, – но всех наших самых боевых ребят поарестовали, а многих уже контрразведка успела расстрелять.

Разговор затянулся почти до самого утра. За это время два раза уходили и приходили с новыми людьми Лемко и Феликс. Пришли четверо товарищей сына – тоже солдаты.

Было уже совсем светло, когда все разошлись, а Антон Бородкин, пропавший без вести младший командир отдельной N-ской части Рабоче-крестьянской Красной армии, забился снова к себе на чердак с тем, чтобы соснуть до вечера.

6

Днем Бородкина разбудил рокот нескольких десятков самолетов, пулеметная стрельба и близкий орудийный грохот. Он выглянул через щель в крыше и увидел безоблачное голубое небо, усеянное белоснежными хлопьями. Разорвавшихся снарядов, а в отдалении самолеты. Часто задрожала земля. По-видимому, самолеты бомбили железнодорожную станцию, где разгружались эшелоны с танками. Значит мальчишка добрался до красноармейских частей во-время.

Бородкин довольно улыбнулся и снова уснул.

В эту ночь и в ночь, последовавшую за нею, ка окраинных улицах города было обнаружено около полутора десятков трупов офицеров. Документов при трупах обнаружено не было. Убийцы остались неизвестными. Обыски среди штатского населения города не дали никаких результатов. Решили, что действуют партизаны из окружающих сел.

Одновременно с этим сообщением начальник гарнизона был поставлен в известность командирами частей, что двадцать девять чинов и унтер-офицеров пропали без вести. Было уже не до розысков пропавших. Красная армия была на подступах к городу.

7

Феликс привел к Бородкину еще двух солдат. Один из них был из охраны штаба дивизии, другой – младший писарь штаба.

– Они не собираются больше возвращаться в штаб, – улыбался Феликс.

– Чепуха! – ответит Бородкин. – Вы обязаны оставаться в штабе до самой последней минуты. Я вам скажу, когда можно будет уходить.

8

К вечеру части начали откатываться с фронта. Через город поплыла серо-голубая масса отступающих. С грохотом и лязгом неслись танки, грузовики, броневые машины с огромными свастиками на передках, полевые кухни, дребезжа и расплескивая уже готовый ужин, метались по обочинам дорог. Когда стало очень тесно, кашевары распрягли лошадей и, нелепо трюхая верхом, оставили стынуть супы, жидкий кофе с сахарином и дурно пахнущую кашу.

Через час раздалась истерическая пулеметная дробь, забухали легкие орудия, затрещали частые ружейные выстрелы. Это стреляли отборные фашистские части, чтобы приостановить паническое отступление. Осатаневшие офицеры с револьверами в руках неслись верхом вдоль беспорядочной каши тел, машин и орудий, лихорадочно восстанавливая расползавшиеся подразделения.

Генерал Морауэр из люка броневика произнес речь. Он призывал солдат и офицеров не позорить знамен своих полков. Он сказал, что стыдно отступать перед варварами-большевиками. Он сказал еще что-то, что было заглушено разрывом десятков гранат. Вспыхнули и, тихо потрескивая во внезапно наступившей тишине, загорелись десятки домов, в которых, по разъяснению генерала, засели большевики.

Затем, по распоряжению командования, две роты солдат рассыпались по окружающим дворам и расстреляли всех обнаруженных в них мужчин старше двенадцати лет.

Остальные солдаты, нехотя и медленно, строились и, подпираемые сзади стальным конвоем броневиков и танков, медленно поплелись обратно к фронту.

9