Эпох скрещенье… Русская проза второй половины ХХ — начала ХХI в.

Однако при всей глубине и искренности художественной прозы о войне 1970 — х — начала 1980 — х гг. сегодняшний день добавляет в ее осмысление новые факты, новые ракурсы, новые краски. Особое место в современной литературе о войне занимают редкие по глубине и бесстрашию мысли произведения В. Гроссмана («Жизнь и судьба»), В. Некрасова («В окопах Сталинграда»), К. Воробьева («Это мы, Господи», «Крик», «Убиты под Москвой»), В. Семина («Нагрудный знак ОST», «Плотина»).

Романы и повести Гроссмана, Некрасова, Воробьева, Семина переживают сегодня «второе рождение», одновременно и органично вливаясь в русло современной военной прозы и в то же время обнаруживал новые грани, казалось бы, многоаспектно и разнообразно исследованной темы. Несомненной представляется необходимость изучение произведений этих писателей в контексте того литературного среза, который хронологически, соответствовал моменту их создания, был связан с ними уровнем общественного сознания, характером эпохи. Ведь, например, роман К. Воробьева «Это мы, Господи» был написан в 1946 г., тогда как появился только в 1986, но бесспорен и тот факт, что именно сегодня произведения этих писателей оказали особое воздействие на развитие современного литературного процесса.

При всей тематической и генетической родственности произведений В. Гроссмана, В. Некрасова, К. Воробьева. В. Семина «второй волне» военной прозы уже с момента их появления и до сегодняшнего дня они существовали и существуют как бы вне этого тематического блока. Своеобразие их положения обусловлено необычностью и нетрадиционностью подхода художников к изображению войны, самобытностью восприятия человека в условиях военного времени.

Так, в дилогии «Жизнь и судьба» Гроссман не только воссоздал художественную картину сражения под Сталинградом, не просто возвел еще один художественный мемориал битве на Волге, но отметил те некоторые сущностные исторические закономерности, которые не только предопределили победу в этой жестокой схватке, но в известной мере объяснили причины столь длительно и мучительно назревавшего перелома в войне. Сталинградская битва осмыслена художником не просто как историческое сражение, а как кульминация многих и равновеликих социальных, общественно — исторических и морально — психологических процессов, происходивших в нашем государстве на протяжении полувекового развития нового общественного строя. Ищущая мысль художника погружена в осознание проблемы личности и ее роли в национальной истории, в обнаружение взаимосвязи объективного и субъективного в «жизни и судьбе» народа, в осмысление внешне — и внутриполитических тенденций, обусловивших и предопределивших чудовищный размах народной трагедии.

Психологический, «человеческий» пласт в осознании неудач и побед сражающегося народа, глубоко и драматично разработанный в «окопной» литературе, в романе Гроссмана соединился с планом социальным, объективно — историческим, отчасти приоткрытым «панорамными» произведениями К. Симонова и А. Чаковского, породив еще один ракурс в художественном видении войны, с ее глубинными социальными истоками, трагическим характером и неумолимыми в своей неизбежности итогами.

Неординарность подхода Гроссмана, Некрасова, Семина к изображению войны заключается не просто в достоверности изображаемого мира, конкретней определенных военных обстоятельств, но и в обращении к своеобразной личности героя, в выборе «нового» характера персонажа. Если ряду даже очень хороших современных произведений о Великой Отечественной войне свойственно деление героев на «положительных» и «отрицательных» (вспомним, например, Иверзева и Ермакова, Кузнецова и Дроздовского, Никитина и Меженина у Бондарева), то в произведениях Гроссмана, Некрасова, Воробьева, Семина борение «хорошего» и «плохого», «доброго» и «злого», «гуманного» и «звериного» происходит внутри самого героя. В центре внимания личность, которая не просто вступила в единоборство с врагом, но личность, которая в трудных обстоятельствах военного времени одерживает (или не одерживает) нелегкую победу над самим собой.

Подобный подход к осознанию поведения человека на войне в творчестве рассматриваемых писателей весьма прочно и тесно связан с тенденцией к постепенному сужению сфер повествования, с локализацией обширной темы «человек и война»: например, в произведениях К. Воробьева и В. Семина эта тема воспринимается более узко, но и более трагично — «война и плен», «человек и плен», «жизнь и плен».