Эпоха 1812 года и казачество. Страницы русской военной истории. Источники. Исследования. Историография

Рассмотрение взаимосвязи военной и социальной сторон Отечественной войны 1812 г. на основе новых нетрадиционных подходов предопределило получение надежных результатов, что и позволило диссертанту сделать ряд оригинальных выводов. Наряду с решением частных проблем, поднятых и освещенных в диссертации, полученные новые данные заставляют в корне пересмотреть многие общие представления, скрепленные мощными авторитетами и долговременной историографической традицией. К примеру, вспомним популярный некогда тезис, лучше всех озвученный известным историком Н. А. Троицким о том, что в целом дворянство только на словах демонстрировало в 1812 г. «пламенный патриотизм» (См.: Троицкий Н. А. 1812: Великий год России. М., 1988. С. 211–214). Причем такая оценка была сделана на основе ссылок на нескольких мемуаристов. Данные, приведенные в диссертации Д. Г. Целорунго, убедительно опровергают это мнение. Среди офицеров 1-й и 2-й Западных армий потомственные дворяне составляли 87,6 процента (выходцы из других сословий также являлись личными дворянами). Это был командный и цементирующий слой всего армейского организма, доказавший на полях сражений свою любовь к родине. В целом диссертационный материал значительно расширяет рамки наших представлений об эпохе Отечественной войны 1812 г. и имеет выходы на другие актуальные проблемы военно-исторической науки.

К несомненным достоинствам необходимо отнести и сделанный в первой главе на основе привлечения воинских уставов, законодательных актов и полковой документации подробнейший анализ эволюции формулярных списков, начиная с времен Петра I. Этот раздел может служить ценным пособием для всех желающих работать с формулярными списками, так как в предшествующей литературе отсутствует специальный источниковедческий разбор такого рода документов. В этой связи можно только посетовать, что в диссертации не прослежен дальнейший эволюционный путь формуляров и трансформации их в 60-х гг. ХIХ в. в послужные списки. Также жаль, что Д. Г. Целорунго не использовал такой интересный источник как кондуитные списки. Если формуляры можно назвать прообразом современных личных дел, то кондуитные списки ― прообразом современных характеристик. Их также относят к массовым источникам, другое дело, что они сохранились в минимальном количестве (всего на несколько полков за 1812 г.), и кроме того, индивидуальные данные кондуитных рубрик не поддаются статистической обработке и не могут быть сведены в таблицы.

Хотелось бы высказать и несколько общих соображений, не ставя под сомнение правильность и ценность сделанных Д. Г. Целорунго выводов. Поскольку были обработаны формуляры офицеров только 1-й и 2-й Западных армий, то не все цифровые показатели автоматически применимы для характеристики офицерского корпуса в целом или по его отдельным группам. Вообще с цифрами следует обращаться крайне осторожно с учетом их специфики. Прежде всего обратим внимание на очень высокое представительство в сделанной выборке гвардейских офицеров: 411 формуляров ― почти каждый пятый офицер, тогда как реально они составляли примерно ¹/₃₀ часть офицерского корпуса. Большинство же служивших в гвардии (как наглядно показано в диссертации) имели свои ярко выраженные особенности: высокий процент лучше всех обеспеченных в материальном отношении выходцев из титулованного и потомственного дворянства, а также хороший образовательный уровень. Поэтому некоторые данные по двум армиям могут отличаться в ту или иную сторону по сравнению с другими воинскими соединениями.

В исследовании убедительно была доказана на примере двух армий цифра, что 43,4 процента офицеров не участвовали в боевых действиях до 1812 г. Но этот показатель, по нашему мнению, будет не характерен для Дунайской армии только в 1812 г. закончившей войну против турок, а также для прибывшего из Финляндии корпуса генерала Ф. Ф. Штейнгеля (большинство офицеров, как нам представляется, имели за плечами боевой опыт войны со шведами 1808–1809 гг.). Это наблюдение окажется справедливым и для многих полков 3-й Западной армии и 1-го отдельного корпуса, передислоцированных незадолго до начала войны также из Молдавии и Финляндии.