Эпоха человека: риторика и апатия антропоцена

Полагаю, ключевое риторическое значение в данном контексте имеют часто звучащие в дискуссии об антропоцене утверждения, что мы имеем дело с «беспрецедентными» по своему масштабу и охвату изменениями, с «исключительной» или «совершенно неслыханной доселе» ситуацией. По словам уже упоминавшегося Стеффена, «сегодня мы живем в абсолютно новом мире»248. В другом тексте мы читаем, что «ничего подобного» эпохе антропоцена еще не бывало249. Об исключительности современной эпохи пишут и другие исследователи250. С точки зрения риторики в этих дискуссиях можно усмотреть своего рода эсхатологическое измерение. Эсхатологический аспект споров об антропоцене объясняется тем, что речь идет о необратимых процессах, нередко воспринимаемых как последний шанс приближающегося к последним временам человечества отвести от цивилизованного мира угрозу дестабилизации всех систем планеты251. К этой теме я еще вернусь.

Я бы хотела подчеркнуть, что само решение о критериях начала антропоцена – форма интерпретации, которая дает возможность возложить на кого-то вину и ответственность. Так как изменения, сопутствующие антропоцену и спровоцированные цепочкой человеческих решений, в корне отличаются от предшествующих изменений геологического плана, следует говорить уже не о безликом геологическом «факторе», как изначально формулировали свою идею Крутцен и Стормер, а о геологической «власти» человека252. Из этого тезиса автоматически вытекает разговор о коллективной ответственности.

Кто в ответе за резкие и неблагоприятные экологические изменения планетарного масштаба: только ли развитые страны, создатели ядерных технологий, герои промышленной революции, экономическая формация капитализма и колониальные империи или же в равной мере охотники и собиратели и прежние общины земледельцев и скотоводов? Если мы, например, согласимся с гипотезой раннего антропоцена, мы вынуждены будем признать, что эпоха беспрецедентного влияния человека на планету началась попросту с появлением homo sapiens. Значит, мы все несем ответственность253. Возможно, окажется даже, что терраформирование как преобразование планеты – «естественное» свойство нашего вида.

Официальное решение, связанное с определением начала антропоцена, может повлечь за собой нежелательные политические последствия, объясняющиеся, в частности, тем, что любые глобальные экологические изменения, равно как и изменение климата, будут признаны до определенной степени нормальными и неизбежными явлениями254. Иэн Ангус прямо говорит, что идея раннего антропоцена с точки зрения риторики привлекательна для консерваторов, вот почему ее продвигали исследователи, связанные с так называемым экомодернизмом (Breakthrough Institute)255. Они утверждали, что нам не нужны радикальные климатические и экологические меры, поскольку изменения последних десятилетий нельзя назвать исключительными, а влияние человека на различные системы планеты было заметно еще в эпоху позднего плейстоцена256.

Хэмилтон, со своей стороны, обращает внимание, что принятие гипотезы раннего антропоцена послужило бы основанием руководствоваться привычными схемами, мешая проведению политики, направленной на сокращение вредоносных выбросов и защиту окружающей среды257. По мнению исследователя, большинство публикаций, посвященных стратиграфическим критериям и началу антропоцена, не затрагивают сути проблемы258. Нельзя сказать, что специалисты по стратиграфии остались довольны. Проблема заключается скорее в том, что вся существовавшая до сих пор геологическая периодизация и стандарты геологии и даже естественных наук в целом неминуемо окажутся под вопросом.

Более того, понятие антропоцена уже зажило своей жизнью в массовой культуре и в медиа – безотносительно к научным спорам. Не исключено, что ученые совершенно напрасно стремятся уточнить это понятие, пытаясь сформировать дискурс антропоцена. В то же время сам поиск начала разных эпох и процессов характерен для линейного мышления, склонного к систематизации. Как справедливо отмечают Сири Веланд и Аманда Х. Линч, подобная установка парадоксальным образом неприменима к эпохе антропоцена, когда осмысление нами времени и прогресса тоже претерпевает серьезные изменения259.