Эпоха добродетелей. После советской морали

А что такое пассионарность? Сам Гумилев писал о ней так: «Пассионарность — это биологический признак, а первоначальный толчок, нарушающий инерцию покоя, — это появление поколения, включающего некоторое количество пассионарных особей. Они самим фактом своего существования нарушают привычную обстановку, потому что не могут жить повседневными заботами, без увлекающей их цели. Необходимость сопротивляться окружению заставляет их объединиться и действовать согласно; так возникает первичная консорция, быстро обретающая те или иные социальные формы, подсказанные уровнем общественного развития данной эпохи. Порождаемая пассионарным напряжением активность при благоприятном стечении обстоятельств ставит эту консорцию в наиболее выгодное положение (здесь и далее курсив мой. — Л. Ф.), тогда как разрозненных пассионариев не только в древности „либо изгоняли из племен, либо просто убивали“. Примерно так же обстоит дело в классовом обществе. Это отметил Пушкин, написав: „посредственность одна нам по плечу и не странна“ („Евгений Онегин“, глава восьмая, IX). Правильно! Пассионарии обречены. Но если бы они всегда погибали, не успев ничего сделать, то мы до сих пор приносили бы в жертву младенцев, убивали стариков, пожирали тела убитых врагов, колдовством пытались извести друзей и родных. Не было бы ни пирамид, ни Пантеона, ни „открытия“ Америки, формулировки закона тяготения и полетов в космос. Однако все это есть и начало накапливаться еще в палеолите. И жили бы сегодня на Земле не современные французы, англичане, русские и т. п., а шумеры, пикты и другие, имена которых давно забыты»[238]. «Пассионарность отдельного человека сопрягается с любыми способностями: высокими, малыми, средними; она не зависит от внешних воздействий, являясь чертой конституции данного человека; она не имеет отношения к этическим нормам, одинаково легко порождая подвиги и преступления, творчество и разрушение, благо и зло, исключая только равнодушие; и она не делает человека „героем“, ведущим „толпу“, ибо большинство пассионариев находятся именно в составе „толпы“, определяя ее потентность и степень активности на тот или иной момент»[239].

Теперь представим, как все эти и подобные им, разбросанные в других сочинениях Гумилева описания пассионарности и пассионариев звучали в 1990-х годах. Тогда многие люди вынужденно или добровольно оторвались от своего прежнего образа жизни и «повседневных забот», поставили себе иные, чем прежде, цели и пытались энергично и рискованно их достигнуть. Нередко они «объединялись и действовали согласно», образуя своего рода «консорции», многие из которых, правда, злые языки называли почему-то мафиями, бандами и организованными преступными группировками. «Консорция» в реалиях России 1990-х годов — сообщество «друзей», которые рассчитывают отвоевать для себя место под солнцем, сконцентрировав максимально возможное количество властных и экономических ресурсов (и некоторые добиваются этой цели, чему мы являемся свидетелями). Так они могут ощутить свое родство с легендарными сообществами пассионариев древности, хоть с основателями Рима, хоть с грабителями-викингами, хоть с первыми христианами, хоть с людьми с целями приземленными или же, наоборот, творческими и «буйными мифотворцами», «зачинателями новых традиций»[240]. Каждый найдет себе по вкусу. Хорошо и то, что пассионарию вовсе не обязательно быть «героем, ведущим толпу». Это импонировало «простому человеку», не герою — при том, что причастность к пирамидам и Пантеону все равно оставалась при них, точнее, при таких же, как они. Да, по Гумилеву пассионарность — в конечном счете квитэссенция не имеющей отношения к морали жизненной силы. Концепт пассионарности поэтому служил оправданием фактически любой социальной активности. Ибо пассионарий представал двигателем истории, уже поэтому имеющим позитивное значение[241], вне зависимости от того, какие бы гнусности и жестокости он ни творил. Ведь «пассионарность» — не просто «дурные наклонности»; ей приписываются все великие достижения цивилизации, вообще все сколь-нибудь яркое и выдающееся, хотя часто и ужасное.