Эпоха «дворских бурь». Очерки политической истории послепетровской России (1725–1762 гг.)

При полках существовали школы; но в промежутках между боями с внутренними и внешними врагами солдаты так и не смогли выучиться грамоте: за многих гвардейцев в бумагах расписывались грамотные сослуживцы. Немногие сохранившиеся записи в принадлежавших гвардейцам книгах свидетельствуют о традиционных вкусах: читали «Келейный летописец» Дмитрия Ростовского, Новый летописец, сочинения Сильвестра Медведева.[350] Но, как указывают пометы в списке Преображенского полка 1725 г., дети петровских офицеров уже получали иное образование: сыновья майоров Г. Д. Юсупова и С. А. Салтыкова учились во Франции, а отпрыски младших офицеров изучали «русскую и французскую грамоту», геометрию и фортификацию в Петербурге в «немецкой» и других школах.[351]

Дело царевича Алексея и проблема престолонаследия

По распоряжению Петра I его сын от нелюбимой и сосланной в монастырь Евдокии Лопухиной в 1711 г. по воле отца вступил в брак с кронпринцессой Шарлоттой-Софией Брауншвейг-Вольфенбюттельской. В следующем же году сам царь «оформил» свои отношения с бывшей пленницей Мартой Скавронской, ставшей царицей Екатериной Алексеевной (причём царевич стал её крестным отцом). От брака Алексея — ставки в дипломатической игре его отца — 12 июля 1714 г. родилась дочь Наталья, а 12 октября 1715-го. — сын Пётр.

Положение сына официального наследника престола сразу же оказалось под угрозой. Уже через десять дней умерла его мать; а на следующий день Екатерина родила сына, тоже названного Петром. Характерно, что имя несчастной Шарлотты-Софии было использовано заграничными самозванцами: в Европе ходили слухи, что принцессу похитил влюблённый в неё кавалер и тайно обвенчался с ней во Франции; в 1773 г. там умерла некая дама, выдававшая себя за «бывшую российскую царевну.[352] Узел династического спора завязался в тот момент, когда подходило к концу столкновение Алексея с отцом, «омерзение» к особе которого переросло у наследника в неприятие его преобразований, приведшее к его бегству за границу.

Итогом стал разыгранный в Кремле спектакль прощения и отречения от престола, затем следствие в застенках Тайной канцелярии, смертный приговор Верховного суда, связавший круговой порукой сподвижников Петра, и загадочная смерть в Трубецком раскате Петропавловской крепости. Какими бы ни были последние минуты жизни Алексея (происхождение опубликованного Герценом в 1858 г. в «Полярной звезде» письма с описанием умерщвления царевича по приказу Петра остаётся загадкой[353]), в народном сознании царь вполне мог выглядеть убийцей сына. Ветераны петровской эпохи спустя много лет рассказывали собеседникам: «Знаешь ли, государь своего сына своими руками казнил», — как это делал в 1749 г. солдат Навагинского полка в далёком Кизляре Михаил Патрикеев.[354]

Вплоть до недавнего времени эти события оценивались в нашей литературе как разгром реакционных сил, знаменем которых был Алексей.[355] Предпринятое недавно новое исследование «дела» показывает, что при дворе к середине 1710-х гг. сложились две противоборствовавшие «партии»: во главе первой стоял А. Д. Меншиков, другую возглавляло семейство Долгоруковых, приобретавшее всё большее влияние на Петра I. К взрослевшему наследнику тянулись лица из ближайшего окружения Петра, в их числе фельдмаршалы Б. П. Шереметев и В. В. Долгоруков, сенаторы Я. Ф. Долгоруков и Д. М. Голицын. Эта «пассивная оппозиция» (А. В. Кикин, Д. М. и М. М. Голицыны, Я. Ф. и В. В. Долгоруковы, Б. П. Шереметев, царевич Василий Сибирский) были готовы после кончины Петра перейти от выжидания к активным действиям. С этой целью был разработан план, предусматривавший возведение Алексея на престол или утверждение его регентом при единокровном младшем брате.[356]

Некоторые авторы считают возможным охарактеризовать эту группировку как «умеренных реформаторов европейской ориентации».[357] Выводы эти кажутся обоснованными применительно к таким личностям, как А. В. Кикин или В. В. Долгоруков. Однако в кругу «сообщников» были и люди, настроенные против всяких реформ. Едва ли стоит идеализировать и погибшего царевича: он сам признавался, что «всегда желал наследства» и понимал, что за трон предстоит борьба, поскольку отец решил сделать наследником младшего сына, то есть фактически отдать правление в руки Екатерины. Каково было Петру читать мысли своего первенца в откровениях «девки» Ефросиньи: «Надеется отец мой, что жена его, а моя мачиха, умна; и когда, учиняя сие, умрёт, то де будет бабье царство. И добра не будет, а будет смятение: иные станут за брата, а иные за меня».[358]