Эпоха «дворских бурь». Очерки политической истории послепетровской России (1725–1762 гг.)

Проникнуть в планы царя не удалось: в 1724 г. Кампредон признался, что так и понял, получит ли престол дочь Петра Анна, «как вообще все думали до сих пор», или всё-таки внук. Между тем в 1723 г. в числе претендентов появилась и жена Петра Екатерина — началась подготовка к её коронации. По данным прусского посла Мардефельда и датского посланника Вестфалена, царица Екатерина смотрела на дочь как на соперницу.[366]

Выбор был нелёгким — Петра не могли не беспокоить интриги вокруг малолетнего монарха, имевшие место во Франции — стране с гораздо более прочными правовыми традициями. Царь был в курсе того, что завещание его «брата» Людовика XIV о передаче своему незаконному сыну, герцогу дю Мэну, военного ведомства и ответственности «за безопасность, охрану и воспитание» нового короля было отменено регентом Филиппом Орлеанским при поддержке высшего судебного учреждения — парижского парламента. В декабре того же года российский посланник барон Шлейниц сообщал из Парижа о «великом беспокойстве» — аресте испанского посла герцога Челламаре («князя Селламара»), его сына графа Монтелеоне и виднейших французских вельмож: герцога дю Мэна, хранителя печати д'Аржансона и др. Как следовало из захваченных французскими властями документов посла, заговорщики стремились устранить регента и самого короля и передать трон другому внуку Людовика XIV — испанскому королю Филиппу V, который должен был вторгнуться с войсками во Францию.[367]

Австрийский император Карл VI ещё в 1713 г. издал «Прагматическую санкцию», в которой провозгласил нераздельность всех наследственных владений Габсбургов и переход престола, при отсутствии наследников мужского пола, к своей дочери, будущей императрице Марии-Терезии. Документ был обсуждён и утверждён в сословных ландтагах всех земель австрийской монархии (Австрийских Нидерландах, Венгрии, Хорватии и собственно Австрии) в 1720–1723 гг. — как раз в то время, когда Пётр I решал для себя аналогичную задачу. До самого конца своего царствования Карл VI стремился обеспечить международные гарантии этого акта, что ему в полной мере так и не удалось.

Российский же император имя наследника так и не назвал, но 5 февраля 1722 г. утвердил первый в отечественной политической традиции закон о престолонаследии. Но этот важнейший правовой акт по сути провозглашал беззаконие — право монарха назначать наследника по своему усмотрению и отменять уже состоявшееся назначение по причине «непотребства» кандидата — «дабы сие было всегда в воле правительствующего государя, кому оной хочет, тому и определит наследство, дабы дети и потомки не впали в такую злость, как выше писано, имея узду на себе». Отменяя «недобрый обычай», Пётр ссылался на великого князя Ивана III (1462–1505 гг.), который «не по первенству, но по воле же чинил и дважды отменял, усматривая достоинство наследника».[368] Царь мог и не ведать, что борьба сторонников обоих претендентов (внука Дмитрия и сына от второй жены Софьи Палеолог Василия) в 1497–1502 гг. сопровождалась заговорами, казнями и гибелью в темнице уже венчанного на великое княжение внука. Или знал — но верил в мощь созданной им государственной машины и подчинение всех его воле.

Вслед за столь революционным актом царь издал распоряжение о присяге будущему — неназванному — наследнику, что вызвало глухое сопротивление самодержавной воле в традиционной для России форме поиска истинного царя. Богохульные забавы Петра и перемена жизненного уклада вызвали сомнения в его царском происхождении: «Если б де он был государь, стал ли б как свою землю пустошить?» Но Пётр всё же был слишком неординарной личностью, и его слишком часто можно было видеть «живьём», чтобы мог появиться самозванец-двойник. Зато слухи о выступлении царевича Алексея против отца стали распространяться ещё до его смерти: в 1715 г. в Нижегородском уезде царевичем назвался рейтарский сын А. Крекшин, затем это имя принял вологодский нищий А. Родионов; в 1724 г. «Алексеями» объявили себя солдат Александр Семиков в украинском городе Почепе и извозчик Евстифей Артемьев в Астрахани; последний даже объявил на исповеди, что скрывался «для того, что гонялся за ним Меншиков со шпагою».[369] В 1723 г. началось дело монаха-капуцина Петра Хризологуса, который якобы по поручению австрийского двора «изыскивает идти для свидания с его высочеством».[370]