Эпоха «дворских бурь». Очерки политической истории послепетровской России (1725–1762 гг.)

Откровенное хвастовство Бассевича не заслуживало бы особого внимания, если бы он действительно не был участником (во всяком случае, очевидцем) событий. Именно Бассевич привёл знаменитый рассказ о последней попытке Петра I назвать имя наследника: «Император пришёл в себя и выразил желание писать, но его отяжелевшая рука чертила буквы, которых невозможно было разобрать, и после смерти из написанного им удалось прочесть только первые слова: "Отдайте всё…" Он сам заметил, что пишет неясно, и потому закричал, чтоб позвали к нему принцессу Анну, которой хотел диктовать. За ней бегут, она спешит идти, но, когда она является к его постели, он лишился уже языка и сознания, которые более к нему не возвратились».[385]

Кроме того, из мемуаров голштинца, как бы к ним ни относиться, прямо следует, что никакого согласия среди собравшихся не было; вопрос, кому быть преемником Петра, решался силой гвардейских полков. Оба эти положения прочно вошли в науку и стали неотъемлемой принадлежностью представлений о кончине первого российского императора, хотя первый издатель этого текста Бюшинг предупреждал, что сочинение Бассевича является не собственно мемуарами, а «французским извлечением из оставшихся после него бумаг».[386]

К опубликованным более века назад депешам прусского, саксонского и французского посланников можно добавить выдержки из донесений их австрийского, голландского и датского собратьев. При этом надо иметь в виду, что эти материалы представляют собой сложный и многослойный источник; сами авторы нередко затруднялись отделить точные сведения от непроверенных толков и с течением времени корректировали высказанные ранее взгляды. Многие из приводимых ими фактов не имеют подтверждения в других источниках и не могут быть проверены.

Итак, 17 января 1725 г. Пётр почувствовал себя плохо. 19 января Кампредон и Лефорт сообщили о припадке болезни как о рядовом событии в числе прочих. Спустя 300 лет трудно дать однозначное заключение о причинах смерти первого российского императора при отсутствии медицинской истории болезни и результатов вскрытия. Тем не менее, по выводам изучивших источники специалистов Военно-медицинской академии им. С. М. Кирова, его проблемы были следствием аденомы предстательной железы или воспалительных процессов в мочеиспускательном канале. Последние, в свою очередь, могли быть следствием перенесённой императором гонореи, но не сифилиса, как иногда утверждается.[387]

Мнение судебно-медицинского эксперта, выраженное специфическим профессиональным языком, гласит, что Пётр страдал стриктурой уретры (патологическим сужением мочеиспускательного канала), осложнившейся гнойным циститом (воспалением мочевого пузыря), восходящей инфекцией с развитием пиелонефрита (воспаления почек), а на финальном этапе болезни — уремией (наводнением организма токсическими продуктами обмена веществ) и уросепсисом — тяжёлым осложнением воспалительных заболеваний мочеполовой системы, когда инфекция проникает в ток крови.[388] Даже не будучи специалистом, можно сказать, что и в наши дни жизнь пациента с таким «букетом» проблем находилась бы под серьёзной угрозой. Что же говорить о той эпохе, когда возможности медицины были несравнимы с современными?

Один из лечивших Петра врачей, итальянец Азарити, заверил французского посла, что опасности для жизни царя нет. Новые депеши обоих послов от 23 января также не содержали тревожных сведений; Кампредон писал об улучшении состояния больного от лечения «бальзамическими травами». Лефорт — правда, неуверенно — передавал: «Вчера царь, кажется, написал завещание».[389]

На самом деле уже 19-го числа сам Пётр или лица из его окружения предписали находившемуся в Москве А. А. Матвееву срочно выслать в Северную столицу доктора Поликоло, что было сделано «с величайшим поспешением» рано утром 23 января. Насчёт завещания сказать что-либо конкретное трудно; император поначалу явно не помышлял о скором конце: готовился после лечения и отдыха отправиться в Ригу и уже назначил с марта пятницу приёмным днем по сенатским делам. Во всяком случае, до 25 января Пётр был способен заниматься делами. 18-го числа он пожаловал Феофану Прокоповичу и преображенскому подпоручику Пальчикову «пустоши» на Выборгской стороне.[390] «Записная книга» кабинет-секретаря А. В. Макарова зафиксировала, что в эти дни царь сделал «пометы» о выдаче денег из Кабинета ученикам иноземных мастеров, «кухмейстеру» Яну Фельтену, солдатам «на бечевной работе» на Неве. Тогда же Пётр распорядился выдать 260 рублей мастеру токарного дела Ф. Рейшу.[391] После 25 января о «пометах» такого рода в документах Кабинета не сообщается.