Эпоха «дворских бурь». Очерки политической истории послепетровской России (1725–1762 гг.)

На местах отмена петровских порядков также не была абсолютной. Сохранилось и развивалось губернское административно-территориальное деление: в 1726–1727 гг. появились Новгородская, Смоленская и Белгородская губернии. Ликвидация многих звеньев местного аппарата была скорее вынужденной: бюрократизация управления постоянно наталкивалась на отсутствие финансовых возможностей и подготовленных кадров. Результатом стало хроническое «малолюдство подьячих при многодельстве в канцеляриях», из-за чего к делам порой определяли даже шведских военнопленных и грамотных уголовных преступников. Но и подданные были неспособны разобраться в компетенции новых учреждений, при неумении и нежелании и тех и других действовать в рамках закона.

Логично вслед за М. М. Богословским признать, что петровские административные новшества «опережали общество».[671] Стоит вспомнить и о том, что «шляхетство», обсуждавшее зимой 1730 г. планы устройства верховной власти, не интересовалось местным управлением; этот интерес проявился позднее — в дворянских наказах 1767 г. — и послужил предпосылкой проведения губернской реформы Екатерины II. Правда, внезапная отмена новых местных учреждений усиливала беспорядок и порождала новые проблемы. Весной 1727 г. Сенат забрасывали запросами: что делать с оставшимися после вывода расквартированных войск полковыми дворами и находившимися на них лошадьми; кто должен караулить «колодников» в провинциальных канцеляриях; в чём заключаются теперь обязанности земских комиссаров и как поступать с офицерами, которые не принимают всерьёз «промемории» подьячих и не сдают дела.[672]

В царствование Екатерины I и Петра II страна продолжала более или менее успешно усваивать «плоды» преобразований Петра I. Не был изменён и намеченный в 1726–1727 гг. внутриполитический курс, где частичные «полехчения» проводились в рамках той же самой петровской системы. Не произошло смены кадров на руководящих постах в коллегиях и канцеляриях, за исключением опалы Меншикова и отставки П. П. Шафирова из президентов Коммерц-коллегии в 1728 г.

В сфере фискальной политики критика петровских порядков также не привела к каким-либо серьёзным изменениям. Комиссия о подати во главе с Д. М. Голицыным признала, что подушное обложение является более тяжёлым, чем прежнее подворное, и предложила снизить подушную подать: для церковных и монастырских крестьян — до 60 копеек; для помещичьих — до 50 и 40 копеек.[673] Нам неизвестна реакция в правящих кругах на эти выкладки, в итоге так и оставшиеся на бумаге. Подушная подать была сокращена в 1725 г. на четыре копейки; а в 1727 г. отсрочено взимание её «майской трети».[674] Но принцип подушного «оклада» комиссией не подвергался сомнению и остался неизменным на протяжении всего столетия, несмотря на его недостатки — несовершенство системы учёта плательщиков.[675] Остались без последствий и просьбы горожан о сокращении податей.[676]

«Верховники» и сами могли отступать от собственных идей, изложенных в записках 1726 г. Меншиков предложил коллегам в Совете восстановить военные команды для сбора подати, «бес которых, по мнению моему, они, воеводы, исправлять не могут».[677] В августе 1727 г. Верховный тайный совет возобновил посылку военных команд для взыскания податей и недоимок. Последующее «свержение» Меншикова ничего не изменило, и в следующем году Совет вновь направил в провинции такие команды.[678] В декабре 1728 г. он же приказал назначать секретарей в провинциальные города, где год назад эти должности были упразднены.

Военные расходы почти не уменьшились: в 1725 г. 83 полка регулярной армии вместе с гарнизонами насчитывали 158 333 чел., а в 1726 г. 84 полка — 157 269.[679] Несмотря на то что в 1729 г. треть солдат и офицеров из дворян были распущены по домам, смотры 1728–1729 гг. показали «исправность» стоявших на Украине и в Прибалтике корпусов. Флот ежегодно выходил на обычное «крейсование». Прекращённое было строительство больших кораблей возобновилось, и в 1729 г. со стапелей сошли «Рига», Выборг» и «Полтава»; для ремонта тех кораблей, где «явилось много гнилости», были отпущены средства.[680] Строились и новые галеры, о чём регулярно извещали «Санкт-Петербургские ведомости».

Новый курс Остермана во внешней политике был направлен на устранение прежних ошибок Екатерины I — укрепление союза с Австрией и освобождение «добрым порядком от имеющихся обязанностей с голштинским двором». На западной границе — в Лифляндии, под Смоленском и вокруг Петербурга — были сосредоточены 10 драгунских и 16 пехотных полков, предназначенных для отправки на помощь Австрии. Не изменился прежний курс и на юге: и в 1728, и в 1729 гг. на «низ» отправлялись новые полки; только вместо шаха Тахмаспа главным союзником Петербург признал Эшрефа, афганского правителя Ирана, с которым в феврале 1729 г. был заключён договор.