Эпоха Корнея Чуковского

Живого Маяковского я впервые увидела много позднее. Мы жили на даче, в Пушкино, оттуда я ходила на Акулову гору играть в теннис. Меня в то лето с утра до вечера мучили слова, вертела их по-всякому, и только теннис выбивал из головы рифмы. И вот однажды, во время игры, приготовившись подавать мяч, я застыла с поднятой ракеткой: за длинным забором ближайшей дачи увидела Маяковского. Сразу узнала его по фотографии. Оказалось, что он живет здесь. Это была та самая дача, куда к поэту в гости приходило солнце («Необычайное приключение, бывшее с Владимиром Маяковским летом на даче», «Пушкино, Акулова гора, дача Румянцева, 27 верст по Ярославской жел. дор.»). Потом я не раз смотрела с теннисной площадки, как он шагает вдоль забора, что-то обдумывая. Ему не мешал ни голос судьи, ни возгласы игроков, ни стук мячей. Кто бы знал, как мне хотелось подойти к нему! Я даже придумала, что ему скажу: «Знаете, Владимир Владимирович, когда моя мать была школьницей, она всегда учила уроки, шагая по комнате, и ее отец шутил, что, когда он разбогатеет, купит ей лошадь, чтоб она не так уставала». И тут произнесу главное: «Вам, Владимир Владимирович, не нужны никакие воронье кони, у вас — крылья поэзии». Конечно, я не решилась подойти к даче Маяковского и, к счастью, не произнесла этой ужасной тирады.

Спустя несколько лет редактор моих книжек, поэт Натан Венгров, попросил показать ему все мои стихи, не только детские, но и взрослые, написанные «для себя». Прочитав их, Венгров почувствовал мою горячую, но ученическую увлеченность «маяковскими» ритмами и рифмами и сказал как раз те слова, какие и надо было мне тогда сказать: «Вы пытаетесь идти за Маяковским? Но вы следуете только его отдельным стихотворным приемам… Тогда решитесь — попробуйте взять и большую тему».

Так появилась на свет моя книжка «Братишки», Тема братства рабочих людей всех стран и их детей, новая для поэзии тех лет, увлекла меня. Увы, смелое решение значительной темы оказалось мне не под силу. В книжке было много несовершенного, но ее успех у детей показал мне, что с ними можно говорить не только о малом, и это приохотило меня к большой теме. Помню, в Москве был впервые устроен праздник Детской книги — «Книжкин день». Ребята из разных районов шли по городу с плакатами, изображающими обложки детских книжек. Дети двигались к Сокольникам, где их ждала встреча с писателями. На праздник были приглашены многие поэты, но из «взрослых» приехал один Маяковский. Мне и писательнице Нине Саконской повезло: мы попали в одну машину с Владимиром Владимировичем. Сначала ехали молча, он казался сосредоточенным на чем-то своем. Пока я думала, как бы поумнее начать разговор, тихая, обычно молчаливая Саконская заговорила с Маяковским, мне на зависть. Я же, будучи отнюдь не робкого десятка, оробела и всю дорогу так и не открыла рта. А поговорить с Маяковским мне было особенно важно, потому что мной овладевали сомнения: не пора ли мне начать писать для взрослых? Получится ли у меня что-нибудь?

Увидев в Сокольническом парке, на площадке перед открытой эстрадой, гудящую нетерпеливую толпу ребят, Маяковский взволновался, как волнуются перед самым ответственным выступлением. Когда он начал читать детям свои стихи, я стояла за эстрадой на лесенке, и мне была видна только его спина и взмахи рук. Но я видела восторженные лица ребят, видела, как они радовались и самим стихам, и громовому голосу, и ораторскому дару, и всему облику Маяковского. Хлопали ребята так долго и громко, что распугали всех птиц в парке. После выступления Маяковский, вдохновленный, спустился с эстрады, вытирая лоб большим платком.

— Вот это аудитория! Для них надо писать! — сказал он трем молодым поэтессам. Одной из них была я. Его слова многое для меня решили.

Вскоре я у знала, что Маяковский пишет новые стихи для детей. Написал он, как известно, всего четырнадцать стихотворений, но они с полным правом входят во «все сто томов» его партийных книжек. В стихах для детей он остался верен себе, не изменил ни своей поэтике, ни свойственному ему разнообразию жанров. Принципам Маяковского я старалась (пусть ученически) следовать в своей работе. Мне было важно утвердить для себя право на большую тему, на разнообразие жанров (в том числе и на сатиру для детей). Стремилась я это делать в форме органичной для себя и доступной детям. Все же не только в первые годы моей работы мне говорили, что мои стихи скорее о детях, чем для детей: сложна форма выражения. Но я верила в наших детей, в их живой ум, в то, что маленький читатель поймет большую мысль.

Много позднее я пришла в редакцию «Пионерской правды», в отдел писем, надеясь, что в детских письмах смогу уловить живые интонации ребят, их интересы. Я не ошиблась и сказала редактору отдела:

— Спасибо, я так рада, что придумала почитать детские письма.

— Не вы первая это придумали, — улыбнулся редактор, — еще в 1930 году приходил к нам читать детские письма Владимир Маяковский.

* * *