Эпоха мертворожденных

Дорог здесь нет. Уходить нам на северо-восток можно под любым углом. Рельеф местности тут такой, что нужно каждые сто метров блокпост ставить. Ночью — через десять. Плюс, мы ведь не беглые урки с переточенным напильником в носке. То, что они выдвинули за Родаково, мои красавцы по нужде и без поддержки «Террикона» — на «ура» в лобовую сметут.

В полночь поступила кодировка: пощупать камрадов за вымя и сразу отходить на Сабовку. Приказ совершенно неожиданный — мы, вообще-то, к упорной обороне готовились. В разговоре с Богданычем прозвучало, что якобы на переговорах до чего-то договорились. Вроде как СОРу дают разобрать свое кладбище на Сутоганском подъеме. Ну и, не для прессы, настойчивое пожелание Буслаева: под шумок, пока перемирие не подписано — сжечь при отходе несколько единиц техники — дабы «евроиды» булки не расслабляли, да нас в тонусе поддержать: «не бежим, а планово маневрируем».

Состыковали с Колодием время. Штейнберга я перебросил еще на пару километров в сторону Луганска, почти к самому Замостью, а Гирмана усилил Антошей с тройкой «Кончаров» и еще одним расчетом «двадцать девятого» с ночником.

Ровно в четыре ноль пять Богданыч с нескольких точек ударил тяжелыми «чемоданами» по Суходольскому блоку. СОРовцы ответили: буквально сразу на фронт атаки Колодия рухнула вся неизрасходованная ярость самоходных батарей Лотиковской дороги. Это вообще увлекательное зрелище, когда с десяток супернавороченных артсистем ведет беглый огонь по сектору вражеского наступления. При этом вся мощь атакующего противника представлена тремя-четырьмя гранатометчиками, давно бросившими отстрелянные тубусы и пережидающими гнев богов в заранее приготовленных, отрытых внутри домовых подвалов укрытиях.

Пока САУшки вымещали вчерашний позор на ни в чем не повинных поселковых окраинах, Боря степной гадюкой вышел по петляющей низинке на дистанцию прямого выстрела. Как условлено, выждав до четырех двадцати пяти — занавеса артналета на Родаково и психологического рубежа «фу, пронесло!» — влупил с трех «Вампиров» по центральному танку блокады нашего участка. Команда Кузнецова синхронно с залпом по два раза рубанула в «коробочки» дозора и, управившись, за все про все, в неполные пять секунд, — нырнула, следом за людьми Гирмана, в свой овражек.

Танк не горел, но и не стрелял, зато остальная броня, напротив, просто впала в бешенство. В то время как они дружно срезали вершины покинутого группой овражка и вырубали посадку, точно «як у мериканьском кине», — остальной отряд, зайдя в тыл камрадам со стороны железнодорожной остановки «61 километр», парной атакой расчетов Дэна и Малюты приговорил гирмановского подранка (чтобы мозги не парить: «подбит — не подбит», тоже мне еще «малоросская рулетка», бля, выискалась). Хорошо бы с граников добавить, да далековато. В виде «бувайтэ здорови» — с двух «Кончаров» похлопали пару раз по попке легкую броню, да Петя, от щедрот, десяток-полтора мин им на головы положил — попрощались все же.

Свое алаверды СОРовцы тоже зачитали. От тяжелой артиллерии мы, благодаря пацанам Колодия, увернулись, да вот на пути к станции попали под неизвестно откуда выскочившую нам наперерез моторизованную группу. Можно сказать, разошлись с ничейным счетом. Явно один БТР основательно зацепили с «Таволги», но конкретно — не спалили. У самих — несколько бойцов задето осколками. Сильнее всего — командир отряда…

Когда перед глазами сверкнули трассеры автоматической пушки, я, успев боковым зрением срисовать дугой захлестывающую огненную плеть, уже почти залег… да только вот не так быстро, как следовало, — слева, в двух шагах от зажмурившейся морды рвануло два снаряда.

Меня с оттягом, словно черенком лопаты, крепко хрястнуло в основание шеи. Даже не понял поначалу, что это. Выскочив из-под обстрела, первое время держался нормально и адекватно, даже, помню, выматерил с задержкой присоединившегося к нам Петю. Но потом, ближе к станции, поплыл: моторчик колотится — воздуха не хватает, ноги чугуном налились, автомат руки обрывает да в глазах — дурная свистопляска из темных кругов и зеленых зайчиков.

Встали… Очутился в добрых руках Жихаря. Юра выкинул засунутый мною под ватник перевязочный пакет и, как мог, перебинтовал; потом заставил выпить до дна флягу сладкого чая, чуть ли не силком влил в глотку непередаваемо разящего сивухой чемера и, «на закусь», скормил с ладошки россыпь анальгетиков, валерьянки и еще какой-то хрени из своей аптечки.

У самой Сабовки Костя передал приказ двигаться дальше — до Александровска. Я уже потухал. Воспоминания о том, как добрались до городка и как меня тащили в недостроенную школу — теперешний полевой лазарет, остались достаточно сумеречными и фрагментарными. Не столько событиями, сколько ощущениями. Помню, уже на месте вышла заминка: истошные крики насчет «местов нема» и «проходь! проходь!», ответный матерный рев взводного-один и Костика. Следом — смачный, ни с чем не сравнимый луськ двух звонких оплеух. Кто-то упал. Остановившиеся было носилки вновь мягко поплыли по коридору…