Эпоха Михаила Федоровича Романова

Но до заключения мира Владислав думал не ограничиться одним смоленским торжеством, а совершить еще другие победы и завоевания. Прежде чем углубиться в Московское государство, он решил взять обратно крепость Белую, которая оставалась бы у него в тылу. Часть войска, под начальством Пёсочинского, он отрядил к Дорогобужу на помощь гетману Казановскому, а с остальными полками и хоругвями в начале марта с берегов верхнего Днепра двинулся к верховьям Западной Двины, т. е. под Белую, расположенную на реке Обже (приток Межи, впадающий в Двину). Впереди короля шел гетман Радивил. С большими трудностями двигалось войско во время наступившей весенней распутицы, постоянно задерживаемое отстававшими орудиями и обозами. Около двух недель прошло, пока неприятель успел расположить свои лагери под крепостью и приступить к ее осаде. Король остановился в ближнем Архангельском монастыре. Тут обстоятельства оказались уже не те, что под Смоленском. Войско страдало от холода и голода; ибо окрестная страна была опустошена и все оставшиеся съестные припасы русский гарнизон забрал к себе. Мясо сделалось редкостью на столе самого короля. А главное, расчет на упадок русского духа после Шеиновой капитуляции совсем не оправдался. Начальствовавший здесь стольник князь Федор Волконский на предложение о сдаче не хотел и разговаривать. Численность гарнизона не достигала даже и одной тысячи человек; но на все попытки завязать переговоры московские люди отвечали, что они «сели на смерть». Пришлось повести правильную осаду, т. е. обложить город, копать шанцы, ставить батареи, подводить мины. Но русские, с своей стороны, повели самую активную, т. е. деятельную, оборону. Поляки уже привыкли к совершенно пассивной обороне Шеина и потому не соблюдали всех мер осторожности; этим гарнизон воспользовался. Русские сделали внезапную вылазку на шанцы полковника Вейера, прорвались сквозь стражу до самой его ставки и захватили восемь знамен, а затем быстро ушли назад. Поляки после того вели себя осторожнее; но осажденные редкий день не делали вылазку и утомляли неприятеля постоянным напряжением. Напрасно польские пушки обстреливали крепость и зажигательными снарядами производили в ней иногда пожары; русские скоро их тушили. В конце апреля, когда были готовы подкопы и заложены мины, неприятель открыл усиленное бомбардирование и приготовился к решительному приступку. Но взорванные мины не тронули стен и башен, а, обрушив только часть вала, засыпали землею и камнями несколько сот своих же солдат, потому что королевские инженеры неверно рассчитали подкоп и не довели его до надлежащего пункта. Осажденные продолжали свои частые вылазки и не давали неприятелю никакого покоя.

Судьба как бы нарочно направила короля на Белую, чтобы показать миру, на что способны русские, когда у них бодрый, энергичный предводитель, и чтобы объяснить их бедствие под Смоленском не доблестью неприятеля, не «плюгавством» московского войска (как объясняли некоторые негодяи), а прежде всего неспособностью и преступным бездействием Шеина. Осада Белой продолжалась уже два месяца, когда король, оставив небольшую часть войска, с остальным пошел на соединение к гетману Казановскому; он воспользовался предложением русских комиссаров, которые, ведя на Поляновке мирные переговоры с поляками, предложили королю прекратить бесполезное кровопролитие; так как Белая будет возвращена ему в силу трактата.

Еще в январе месяце царь назначил больших послов для переговоров с поляками о мире. Главным уполномоченным он выбрал испытанного московского дипломата боярина Федора Ивановича Шереметева; по старому обычаю, для большего представительства ему придан титул наместника Псковского; а в товарищи ему даны окольничий князь Алексей Мих. Львов с титулом наместника Суздальского, дворянин Проестев, как наместник Шацкий, дьяки Нечаев и Прокофьев. В начале апреля послы в сопровождении большой военной свиты, состоявшей из 500 человек стольников, дворян, жильцов и детей боярских, приехали в Вязьму. А польские комиссары остановились в главной квартире Казановского, т. е. в селе Семлеве между Вязьмою и Дорогобужем, в 15 верстах от Вязьмы. На старом московско-литовском рубеже, на берегу речки Поляновки, с обеих сторон были поставлены шатры, один против другого; здесь собирались уполномоченные. Съезд открылся только в середине апреля.