Эпоха надзорного капитализма. Битва за человеческое будущее на новых рубежах власти

Даже если этот разрыв – иллюзия, то это иллюзия, от которой мы не можем избавиться <…> Представление о том, что можно давать и держать обещания, предполагает этот разрыв… [Это] требует сознания и чувства свободы со стороны дающего и сдерживающего обещания агента[877].

Свобода воли – это тот экзистенциальный скелет, который несет на себе моральную плоть каждого обещания, и когда я настаиваю на верности ей, то это не потворство ностальгии или произвольное предпочтение доцифровой жизни как чего-то более подлинно человеческого. Это единственный вид свободы, который мы можем гарантировать себе, невзирая на всю мощь энтропии или инерции, и независимо от сил и страхов, которые пытаются свести время к вечному бою с воображаемым противником, снова, и снова, и снова. Этот скелет – необходимое условие существования цивилизации как «моральной среды», которая благоприятствует достоинству личности и уважает уникально человеческие способности к диалогу и решению проблем. Любой человек, идея или практика, которые ломают этот скелет и разрывают эту плоть, лишают нас будущего, авторами которого были бы наши «я» и наше «мы».

Эти принципы – не диковинные безделушки, которыми выставляет их Хэл Вэриан и ему подобные. Это с трудом завоеванные достижения, которые кристаллизовались в течение тысячелетий человеческой борьбы и жертв. Наша свобода процветает только тогда, когда у нас есть непоколебимая воля сомкнуть разрыв между обещанием и его выполнением. В этом действии подразумевается утверждение о том, что я своей волей могу повлиять на будущее. Разумеется, оно не подразумевает полной власти над будущим, только над моей его частью. Таким образом, утверждение свободы воли утверждает также право на жизнь в будущем времени как условие подлинно человеческой жизни.

Почему такой базовый человеческий опыт, как это притязание на жизнь в будущем времени, должен рассматриваться как одно из прав человека? Краткий ответ состоит в том, что это стало необходимо именно сегодня, потому что сегодня этот опыт в опасности. Сёрль утверждает, что подобные базовые права – «черты человеческой жизни» – кристаллизуются в формальные права человека только в тот исторический момент, когда они начинают подвергаться систематической угрозе. Так, например, возможность говорить есть нечто базовое. Концепция «свободы слова» как формального права появилась только тогда, когда общество развилось до такой степени политической сложности, что свобода говорить оказалась под угрозой. Философ отмечает, что речь не более фундаментальна для человеческой жизни, чем дыхание или возможность двигаться. Но никто не объявил о существовании «права на дыхание» или «права на физическое движение», потому что эти фундаментальные права и не подвергаются нападкам и, следовательно, не требуют формальной защиты. Что именно относится к фундаментальным правам, утверждает Сёрль, это вопрос «исторически обусловленный» и «прагматический»[878].

Я думаю, что сегодня мы столкнулись с тем историческим моментом, когда базовому праву на жизнь в будущем времени угрожает повсеместная и всеохватная цифровая архитектура изменения поведения, принадлежащая надзорному капиталу и управляемая им, обусловленная его экономическими императивами и ведомая его «законами движения», и все это ради необходимых ему гарантированных исходов.

II. У нас есть воля к воле

Говоря проще всего, без неопределенности нет свободы; это та среда, в которой выражается в обещаниях человеческая воля. Конечно, мы даем обещания не только себе; мы даем обещания и друг другу. Когда мы объединяем наши воли и наши обещания, мы создаем возможность коллективных действий, направленных на общее будущее и связанных решимостью претворить наше видение в реальную жизнь. Это истоки института, который мы называем «договором», начиная с древних римлян[879].

Договоры возникли как коллективные «островки предсказуемости», призванные смягчать неопределенность для человеческих сообществ, и они до сих пор играют эту роль. «Самый простой способ сформулировать суть договорного права состоит в том, что оно поддерживает и формирует социальную практику обещаний и соглашений и их выполнения», – заключает один видный ученый. «Договорное право посвящено проблемам сотрудничества», резюмирует другой. «Договорное право <…> отражает моральный идеал равного уважения к каждому. Этот факт объясняет, почему договорное право может создавать подлинные правовые обязательства и не является просто системой принуждения», – отмечает третий[880].