Эпоха Обамы

Обаме не удалось даже выполнить традиционную для него задачу по продвижению американского имиджа. Китайские власти отказались транслировать по национальному телевидению очередную «эпохальную» речь президента США перед шанхайскими студентами. И хотя Обама был в ней предельно корректен, избегал критики китайских властей и говорил лишь об абстрактных «универсальных» ценностях, руководству КПК не понравились его призывы обеспечить свободный доступ в интернет. В китайских СМИ речь была подвергнута цензуре, а Ху Цзиньтао пожурил Обаму, заявив, что его встреча с молодежью прошла «чересчур оживленно». И американский президент вынужден был довольствоваться бытовой обамаманией, охватившей Китай: яйцами с собственным портретом, футболками с надписью «Оба Мао» и своей волосяной статуей, созданной парикмахером Хуан Синем.

«МУДРАЯ ОБЕЗЬЯНА» ИЛИ «ВСЕСИЛЬНЫЙ ДРАКОН»?

В эпоху Буша-младшего экономический диалог, начавшийся по инициативе министра финансов США Генри Полсона, привел к настоящему прорыву в американо-китайских отношениях. И команда Обамы не собиралась отказываться от достижений своих предшественников. «Демократы надеялись не только сохранить, но и приумножить наследство Буша в Тихоокеанском регионе, – отмечал директор внешнеполитических программ New America Foundation Стив Клемонс. – Они планировали привлечь КНР к решению глобальных проблем и никто не сомневался, что китайцы мгновенно согласятся, стоит только Америке пригласить их повальсировать вместе»[251].

Правда, скептики отмечали, что повышенное внимание к Китаю лишь увеличит амбиции азиатского гиганта. «Администрация Обамы переборщила с реверансами в адрес Пекина, – утверждал Дэвид Лэмптон, заведующий кафедрой китаистики в университете Джонса Хопкинса. – Америка предстала в роли просителя и дала понять китайцам, что заинтересована в них намного больше, чем они в ней»[252].

Китайские эксперты провозгласили, что глобальный финансовый кризис доказал превосходство их экономической модели, которая может теперь рассматриваться как разумная альтернатива западному либерализму: ведь если Соединенные Штаты переживают упадок, то в Китае продолжается «золотой век». «КНР, действительно, представляет собой альтернативную модель экономики, – отмечал президент Института экономической стратегии известный китаист Клайд Престовиц, – Китайцы не препятствует развитию рыночных отношений, но частные компании фактически работают у них в связке с государством. Я называю это неомеркантилизмом. На данном этапе эта модель выглядит более предпочтительной. Однако не стоит забывать об опыте другой неомеркантилистской страны – Японии. В 80-е годы она очень быстро развивалась и считалась главным вызовом для американской экономики, однако через десять лет погрузилась в затяжную депрессию. То же самое произошло с Кореей. И не факт, что Китаю удастся вечно сохранять высокие темпы роста»[253]. Однако большинство экспертов оптимистически оценивали перспективы КНР, отмечая, что в XXI веке «богатство и власть перемещаются на Восток». И хотя, говорили они, до 2030 года экономика Китая переживет несколько периодов спада, она вырвется на первое место в мире, обойдя американскую. Ведь в КНР проживает в четыре раза больше людей, чем в Соединенных Штатах. С другой стороны, на Западе настаивали, что китайцам не удалось бы добиться экономического успеха, не имей они доступ на американский рынок (в США направляется четверть китайского экспорта). «Китайское чудо» стало возможно лишь благодаря экспорту в Соединенные Штаты, – писала The Wasington Post. – Но в дальнейшем зависимость от экспорта и инвестиций может негативно сказаться на стабильности политической системы КНР»[254].

В период холодной войны, как известно, китайские дипломаты следовали примеру «мудрой обезьяны, которая сидит на холме и наблюдает за схваткой двух тигров в долине», однако новая расстановка сил на мировой арене все чаще вынуждала Пекин отказаться от заветов Дэн Сяопина, призывавшего к сдержанности в международной политике. «В последнее время, – писал бывший советник Пентагона по делам Азии Джеймс Шинн – китайцы стали намного самоувереннее, они почувствовали наконец, что сидят в водительском кресле и могут нажать на педаль газа»[255].

И если пока Пекин не заявлял открыто о своих лидерских амбициях, это вовсе не значит, что они у него отсутствуют, а безразличное отношение к нынешней системе международных институтов объяснялась скорее тем, что заслуга в их создании и развитии принадлежит не Китаю, а западным странам. Политологи все чаще рассуждали о создании альтернативных структур, в которых будет преобладать китайское влияние. Многие вспоминали, как на переговорах о вступлении в ВТО посол КНР провозгласил: «Мы знаем, что сейчас нам приходится играть в вашу игру, но через десять лет правила будем устанавливать мы!»[256]