Эпоха Пятизонья

От «стройки» их загораживал обломок стены. Гул стал еще явственней. Костя потянулся, встал на приступок и посмотрел вниз: горожане, подгоняемые «фракталами», разбирали остатки лесов. «Тарелка» приобрела зримые очертания, хотя большая часть ее терялась в темноте ночи. Стали видны свежие заплаты на ее боках. В огромной рубке, похожей на четыре огромных серпа, светились переливающиеся огоньки. Под покатыми боками сновали «жабаки», «фракталы» и «нитридо-платиноиды» – трансмутанты из жидкого металла, все, как один, похожие на Базлова Олега Павловича.

Это маленькое открытие даже не удивило Костю. В глубине души он готов был к чему-то подобному. К тому же энергия в экзокомбезе «титан» разом закончилась, и он сделался тяжелым, как черепаший панцирь. Костя едва слез с приступка. Его пригибало и клонило к земле, как величайшего грешника.

«Титан» умер. Он сделал свое дело – довел, защитил, спас в самый критический момент и умер, как преданный друг, на бегу, в действии, отдав самое дорогое – жизнь. Костя словно кожи лишился. Он даже принялся его уговаривать: «Ну давай, дорогой… ну давай, мой хороший… сверкни своими индикаторами, и мы побежим дальше». Но «титан» безмолвствовал, он даже не «надевал» шлем-самосборку, а, напротив, стал слезать с Кости, как шагреневая кожа. Его наномышцы теряли упругость, и он сполз с Кости, как сползает с ноги распустившийся по всем швам чулок. Сразу стало легче дышать, но на душе сделалось так тяжело, стало так одиноко, что Костя едва не заплакал. Он постоял над «титаном», как над лучшим другом, который умер и которого у него больше не будет, потом аккуратно сложил экзокомбез и засыпал его камнями, в надежде вернуться сюда когда-нибудь с новыми аккумуляторами. Оставил на себе только пояс, разгрузку с дисками, нож, аптечку, кремень на шнурке из оленьей кожи и еще свисток, которым вызывал Амтанта, ну и два хабара: хабар-кормилец и хабар типа 3D, который чуть не забыл в кармане экзокомбеза. Костя чувствовал, что завершился какой-то этап в его жизни, смысл которого он еще не понял, не осознал, но который делал его таким же сильным и смелым, как Реда Бараско. Должно быть, это Зона повлияла на меня, подумал он и глубоко вздохнул. Надо было действовать.

Амтант топтался рядом, словно действительно понимал, что происходит. Вот теперь Костя безоговорочно верил ему. Друзья познаются в беде, думал он с благодарностью, надевая разгрузку. Он остался в тонком эластичном комбинезоне песочного цвета. С одной стороны, двигаться в нем было так же удобно, как если бы Костя тренировался с отягощением в знаменитом монастыре Шаолинь и вдруг эта нагрузка пропала, а с другой – после экзомышц «титана» его собственные мышцы казались одеревеневшими и вялыми, не хотели воспринимать реальные нагрузки и требовали: верни нам силу экзомышц, верни! Костя чувствовал, что потерял былую сноровку. Глаза так бы и сделали, а тело не слушается, подумал он после первого неуклюжего шага. Несколько мгновений он казался себе стариком. Но когда Амтант произнес: «Сюда идут… бегите!» – вполне сносно шагнул несколько раз, и мышцы вспомнили, для чего они, собственно, рождены и что умеют и должны делать. И он побежал.

Амтант неуверенно топал рядом. Да уходи же ты, пожарная каланча! – подумал Костя. Ты же меня демаскируешь! Но не было сил даже прогнать «богомола». Тело не слушалось, оно казалось чужим. К рукам словно были привязаны пудовые гири, и земля под ногами качалась, как палуба. Не в силах больше бежать, Костя сдернул с плеча АА-24, по всем правилам тактики боя плюхнулся в жесткую траву, отполз к поребрику, щелкнул затвором и приготовился дорого продать жизнь. Амтант, как сарыч, ходил за ним и, переставляя длинные, негнущиеся ноги, с недоумением наблюдал за его маневрами. Но, оказывается, их никто не преследовал.

– Что там? – покосился на Амтанта Костя, не выпуская, однако, из поля зрения сектор обстрела от разрушенного угла Военной школы до первой липы слева.

– Ничего… – без интереса посмотрел в сторону «тарелки» Амтант.

– Ничего?.. – Костя сел и огляделся.

Дорога, ведущая от колокольни Ивана Великого мимо развалин Военной школы, была пуста, не считая «богомола», торчащего в оцеплении недалеко от того места, где стояла Сенатская башня. Но, кажется, «богомол» спал стоя, как лошадь, да и ему было начхать на весь мир, и прежде всего – на старшего сержанта Хамзю, не говоря уже о капитане Бухойфе.