Эпоха Пятизонья

Ему хотелось так много сказать, да и вообще вспомнить их трагическую «ходку» в Чернобыльскую Зону, полную ужаса и страданий. После таких «ходок» люди на всю жизнь становятся братьями, если не просто хорошими знакомыми. Ред – это единственный человек, которому Костя безоговорочно доверял и которому действительно был рад.

Но Бараско, не слушая его, нервно спросил:

– «Анцитаур» с тобой?! – И, бросив тревожный взгляд на кухонную дверь, полез за пазуху.

Костя кивнул и уже открыл было рот, чтобы напомнить о том, что «анцитаур» внутри него и что Бараско был свидетелем этого чудесного процесса, как Бараско, не слушая его, страшно закричал:

– Сигай! – И что есть силы толкнул Костю в бок.

Костя сделал короткий шаг, всеми силами стараясь не угодить в черный зев люка, получил еще один толчок в спину, с ужасом понял, что сейчас сломает ребра о железный обод, и рухнул, споткнувшись о крышку, но почему-то ничего не сломал и даже не почувствовал удара, а провалился «сквозь», чему даже не успел удивиться. Мимо промелькнули бетонные стены колодца, арматурная лестница, дно с черной, холодной водой. А еще он увидел, как в люк вслед за ним вниз головой сиганул Бараско, заслонив на мгновение белесое московское небо, и услышал крики:

– Стой, сволочь! Стой!

«Бах-х-х! Бах-х-х! Бах-х-х!..» – гремели выстрелы и визжали пули.

* * *

– …Повезло, вам, батенька… – говорил врач, словно пришедший из чеховских рассказов, толстенький, маленький, с короткими пальчиками-сосисками и бородкой клинышком. – Очень повезло… еще бы каких-нибудь два миллиметра, и моменто морэ[1].

Что-то он этими пальчиками очень ловко делал. Что-то очень интересное и захватывающее, как будто ворожил. Косте так захотелось поглядеть, словно в детстве на что-то запретное, что он даже приподнялся и лицезрел целую секунду, а потом его едва не стошнило.

Толстенький, добродушный врач хладнокровно зашивал рану на плече Бараско. Кровью были залиты разорванная рубаха, свитер. Куртка валялась на полу. А еще клочки окровавленной ваты. Много ваты. Какие-то холодные медицинские инструменты с зажатыми в них тампонами – опять же окровавленные. Сгустки крови, как на бойне, и запах, ни с чем не сравнимый – сырой, тошнотворный, легко узнаваемый. Костю выворачивало от него еще в Зоне, еще когда он ходил в молодых сталкерах. Вот и сейчас желудок прыгнул к горлу, а во рту появился горький вкус желчи. Горло само собой издало какие-то сдавленные звуки.

– Во-во… еще один… – услышал он словно издалека добродушный голос врача. – Лерочка…

Оказалось, что ему ассистирует медсестра – естественно, в белом халатике, естественно, в белой шапочке и, естественно, с обалденно стройными ногами и вздернутым носиком.

К стройным ножкам и вздернутым носикам Костя был неравнодушен еще со школы. В этом заключалась его единственная слабость.

Ватка с нашатырем привела его в чувства. Медсестра даже похлопала его по щекам, а ее коленки, такое остренькие и соблазнительные, чуть ли не уткнулись Косте в нос. От неожиданности он закрыл глаза. Блаженный момент, который он попытался продлить как можно дольше.

– Василий Аркадиевич, ему плохо… – растерянно сообщила медсестра, призывая врача к решительным действиям.

– Бросьте его, Лерочка, бросьте… – сказал врач, даже не взглянув. – Мне ваша помощь нужнее.

– Да ему дурно!

– Ему дурно прежде всего от ваших ножек…

– Какой вы все-таки… Василий Аркадиевич!.. – вспыхнула медсестра и бросила Костю умирать в одиночестве.

– Какой, мое золотце?.. Какой?.. – наигранно вздохнул Василий Аркадиевич. – Таких, как я, теперь уже нет. Был бы я помоложе, я бы за вами приударил.

– Вот еще! – капризно отозвалась медсестра.

– Лучше дайте мне зажим с иглой. И кровь уберите. Приготовьте три кубика старого доброго ампициллина и физраствор. Хорошо бы ему кровь перелить. У вас какая группа, батенька?..

Костя заставил себя подняться и, держась за стенку обеими руками, отойти в угол, где на табуретке стоял эмалированный бак с надписью «Питьевая вода». Желудок все еще прыгал, как резиновый мячик, горло было перехвачено спазмом. Вода оказалась теплой, а край кружки пах каким-то знакомым лекарством, похожим на губную помаду.

– Василий Аркадиевич… – заступилась медсестра за Костю, – он и так плохой… – В ее голосе послышались жалобные нотки.

Стоит ли меня жалеть? – думал Костя, как о постороннем. Не стоит – во мне «анцитаур» сидит. К тому же я спортсмен, бегаю по утрам и это как ее… штангу толкаю… едва не женился… вот…

Насчет «едва не женился» он, кажется, ляпнул вслух, потому что поймал удивленный взгляд хорошенькой медсестры. Дурак, подумал он. Все умные люди держат язык за зубами, особенно насчет женитьбы.

– Ничего-ничего… – добродушно произнес врач. – От пары стаканов крови от него не убудет. Так какая, говорите, у вас группа?

– Три бэ плюс… – ответил Костя, плохо понимая, что это значит.

– За-ме-ча-тель-но… – философски произнес врач. – Вашему другу несказанно повезло.