Стать врачом Франкл решил очень рано, увлекшись психоанализом. Еще в школе он начал переписываться с Фрейдом; в результате учитель опубликовал одну из статей Франкла в «Международном психоаналитическом журнале». Под влиянием Фрейда Франкл обратился к психиатрии: к 1939 году он был главой психоневрологического отделения Больницы Ротшильда, единственной еврейской больницы в Вене. Это дало ему и его семье защиту от депортации; однако в 1942 году, когда американское консульство в Вене сообщило Франклу, что может дать ему визу, гарантирующую выживание, он предпочел остаться – быть может, потому, что не хотел срывать с места престарелых родителей. В сентябре того же года Виктор и его семья были арестованы и депортированы, и следующие три года Франкл провел в концентрационных лагерях – Терезиенштадте, Освенциме-Биркенау, Кауферинге и Тюркгейме, части комплекса Дахау. Они с отцом были отделены от остальной семьи, и отец умер в заточении у него на глазах. Вернувшись домой, Виктор узнал, что его мать, жена и брат тоже погибли.
До попадания в лагерь он начал писать книгу о новой форме психотерапии (к которой мы перейдем дальше); но рукопись была конфискована, и Виктор никогда больше ее не увидел. Однако испытания этих лет укрепили его убеждения, и, вернувшись в Вену, он за девять дней написал новую книгу. В 1946 году она была опубликована на немецком языке под заглавием «Психологический опыт концентрационного лагеря» – впоследствии название сменилось на «Скажи жизни да, несмотря ни на что»; а в 1959 году книга вышла на английском языке под заглавием «Человек в поисках смысла». С тех пор распродано более 12 миллионов экземпляров книги на двадцати четырех языках; в США она названа одной из десяти самых читаемых книг столетия.[627]
Франкл разработал «логотерапию»: под ней он понимал методику психотерапевтической работы с тем, что называл «метаклинической проблемой наших дней» – а именно «массовым неврозом», касающимся смысла жизни. Самое яркое прозрение, рассказывал он, пришло к нему в лагерях, когда он столкнулся с тем, что кто-то из его товарищей по несчастью прозвал «ничего-не-хотитом». Однажды
утром заключенный в лагере просто отказывался вставать с постели, доставал из потайного кармана последнюю оставшуюся сигарету и закуривал. Он не видел смысла дальше бороться за жизнь. Это означало, что в течение ближайших двух дней он умрет.Основная мысль Франкла – в том, что у нас есть выбор, как отвечать на страдание. Все мы страдаем (хотя, разумеется, в разной степени, и мало кто из нас страдает так, как заключенные в концлагерях). Однако мы свободны отвечать на это страдание так, чтобы оно становилось для нас преодолением, даже облагораживало. «Мы сами придаем страданию смысл своим ответом на него». Он не соглашался ни с Фрейдом, считавшим целью жизни удовольствие, ни с Адлером, называвшим целью жизни власть. Для Франкла главная цель жизни – найти в ней смысл: он цитировал различные современные ему опросы, проводимые в Европе и Америке, которые показывали, что люди больше озабочены смыслом своего существования, чем, например, деньгами. Он ссылался на книгу Ирвина Ялома «Экзистенциальная психотерапия» (1980), где говорилось, что 30 процентов людей, обращающихся за психологической помощью, ищут смысл жизни, а 90 процентов алкоголиков признаются, что считают свою жизнь бессмысленной.
Для Франкла современная жизнь протекает в экзистенциальном вакууме: мы отчуждены от собственных инстинктов, утратили традиции – и живем в «трагической триаде» боли, вины и смерти. Выход из этой триады, настаивает он, не внутри нас, а «где-то вовне», в окружающем мире, и смысл можно найти тремя путями: в делах – действуя в мире; в ком-то другом – в любви; или превратив неизбежные страдания в нечто облагораживающее. Не надо страшиться смерти – лучше почаще напоминать себе о ее неизбежности и о том, что не стоит откладывать жизнь на потом. Франкл был согласен с Карлом Роджерсом в том, что цель человеческой жизни – самоактуализация, однако полагал, что она может быть достигнута лишь как побочный эффект самопреодоления – выхода за пределы себя – самым доступным путем к которому остается страдание. Мы должны идти по жизни, постоянно представляя себе, что на смертном одре оглядываемся на прожитое и спрашиваем себя, стоила ли эта жизнь того, чтобы ее прожить.