Эпоха пустоты. Как люди начали жить без Бога, чем заменили религию и что из всего этого вышло

Быть может, как гласит пословица, чтобы узнать, хорош ли этот пудинг, надо его попробовать. И здесь надо отметить, что к концу 1970-х годов потребление ЛСД заметно сократилось. В 1990-х – начале 2000-х произошел возврат к нему, однако он далеко не достигал уровня 1960-х – начала 1970-х. В то же время потребление каннабиса, чья история насчитывает несколько тысячелетий, не снижается (по данным Всемирной Организации Здравоохранения, в 2010 году более 147 миллионов человек по всему миру потребляли каннабис регулярно). Воздействие его намного слабее, чем у ЛСД, и, несмотря на его разнообразие, никто и никогда не придавал «видениям», вызванным каннабисом, какого-либо метафизического значения. Скорее, как отмечает Марк Торсби, каннабис обеспечивает людям временное облегчение жизненных тягот, «краткое бегство из пустыни отчуждения». Если он в самом деле способен обогатить нашу жизнь и стимулировать творчество, как утверждают некоторые художники и музыканты, и если они в самом деле обогащают своим творчеством нашу жизнь, – в чем его вред? Как говорит профессор Брайан Клак, следуя словам Фрейда о паллиативах, «быть может, жизнь требует от нас определенной гибкости и терпимости».[747]

Утешение диагнозом

Критика наркотического аспекта контркультуры вполне весома – и подтверждается тем, что хотя само потребление наркотиков далеко не прекратилось, все меньше людей используют наркотики как средство постижения некоей альтернативной духовной реальности. Сторонники марихуаны как «духовного посредника» и паллиатива еще встречаются, но потребление ЛСД, как мы уже указывали, значительно снизилось.[748]

О психотерапии этого сказать нельзя. В своей всесторонней критике того, что он называет «культурой терапии», Фрэнк Фуреди, профессор социологии Кентского университета в Великобритании, утверждает, что в результате терапевтической революции к началу XXI века «общество находится в процессе создания радикально нового представления о том, что такое человеческая жизнь».[749] По его мнению, понятия психотерапии, счастья и полноты жизни тесно переплелись между собой – и людям от этого один вред.

Основная черта этого нового мировоззрения, по его мнению, – многие переживания, до сих пор считавшиеся нормальной частью повседневной человеческой жизни, теперь воспринимаются как вредные для человеческой психики. Он приводит множество статистических данных, подтверждающих его точку зрения – в частности, то, дети в наши дни намного более несчастны, чем в прошлом, что уже в четыре года дети считаются «легитимными объектами терапевтической интервенции», что число депрессий «драматически возрастает», поскольку «людям все сложнее справляться с неудачами и разочарованиями».[750]

Число психотерапевтов, консультантов и тренеров растет, как снежный ком, и в Великобритании, и в США. По данным Фуреди, 53 процента британских учащихся испытывают «тревогу патологического уровня»; десятки новых «болезней» открыты – или, быть может, выдуманы – представителями новых профессий, «изобретающими проблемы для того, чтобы затем их решать».[751] Он исследует различные стороны этой «медикализации», «психологизации» или «патологизации» жизни, доказывая, что в терапевтической диагностике творится настоящий «промискуитет»: психотерапевты предлагают свою помощь уволенным с работы, «страдающим пристрастием к сексу» или «пристрастием к спорту», недавно разведенным, молодым матерям после родов, женщинам, угнетенным необходимостью работать по дому, спортсменам, ушедшим из большого спорта и «страдающим постспортивной депрессией». Он описывает книги по самопомощи для молодежи, в которых обычная кадровая политика изображается как «травля на рабочем месте», предупреждения – как «запреты», а естественное недоверие к малознакомым людям – как «враждебность». Двойной опрос, проведенный в 1985 году, и затем в том же месте в 1996 году, показал, что число 16–19-летних молодых людей, считающих себя «ненормальными» и неприспособленными к жизни, выросло за эти годы на 155 процентов.

Фуреди приходит к выводу, что вся человеческая жизнь – рождение, образование, брак, воспитание детей и так далее, вплоть до похорон – «оказалась переосмыслена в соответствии с терапевтическим этосом». Среди всего прочего, теперь подчинена терапии религия.[752] «В этом подчинении религиозного учения заботам об экзистенциальном поиске человека отражается более существенный поворот к всеобъемлющей озабоченности собой. Исследование «церквей ищущих» в США показывает, что их способность привлекать к себе новых верующих прямо зависит от умения использовать в проповеди терапевтические понятия и термины, близкие американцам.[753]