Эпоха пустоты. Как люди начали жить без Бога, чем заменили религию и что из всего этого вышло

Так же не приемлет Мидгли и вмешательство в религиозные вопросы физиков; их вклад она считает бесполезным и даже вредным. Быть может, это верно относительно книги Фритьофа Капры «Дао физики» (1976), в которой он заявляет, что обнаружил параллели между теорией относительности и квантовой физикой, с одной стороны, и восточным мистицизмом, с другой. Многие специалисты по физике частиц считают эти параллели как минимум сомнительными. Квантовая теория, говорит Капра, «заставляет нас видеть во вселенной не собрание материальных объектов, но скорее сложную сеть отношений между различными частями единого целого. Именно так… видят мир восточные мистики». Симметрия кварков, их способность к вращению, наличие у них «верха» и «низа», добавляет он, напоминает нам многие восточные симметричные диаграммы («мандалы»), из которых, пожалуй, наиболее известен мотив инь-ян. Критики достаточно резко указывают, что существование «параллелей», как их называет Капра, само по себе не говорит еще ни о чем: в любых областях жизни можно найти уйму таких «параллелей», которые вовсе не свидетельствуют о серьезном сходстве обсуждаемых явлений.

Теодор Рожак опубликовал в 1993 году список не менее чем из 188 заглавий книг, выпущенных в предыдущие пятнадцать лет и посвященных теме бога и современной космологии. Основная цель этого списка – показать, что наше время, когда мы все больше и больше узнаем о небесах и о том, как устроена вселенная (как микромир элементарных частиц, так и макромир звезд и галактик), – самый естественный период для попыток синтеза.

Еще две идеи, несмотря на общий скептицизм Мигдли, заслуживают внимания, по крайней мере в силу своей творческой изобретательности. В книге «Разум Бога: наука и поиск смысла» (1992) Пол Дэвис, профессор естественной философии в Университете Аделаиды, продвигает мысль, что теперь, когда современная физика объяснила нам, как возникла вселенная (речь не столько о Большом Взрыве, сколько о постепенном развитии вселенной в пространстве и времени, как всецело естественном процессе), необходимость в гипотезе бога как творца вселенной отпала. Основная тема Дэвиса – взаимоотношения между законами физики и математики. Для него это главная тайна – и главное наслаждение – жизни: то, что существующие естественнонаучные законы можно закодировать в математических формулах. Эти математические законы «вечны», «всемогущи», «трансцедентны» – эпитеты, обычно применяемые к богу. Дэвис убежден, что для такого согласия между физикой и математикой должна быть какая-то «глубокая причина»; и более того, «очень трудно понять, какую ценность для выживания имеет абстрактная математика. То же можно сказать и о музыкальных способностях».

Дарвиновская теория эволюции, говорит Дэвис, научила нас воспринимать мир напрямую, и в этом есть очевидные эволюционные преимущества. Однако между этим чувственным знанием и тем, что он называет интеллектуальным знанием, прямой связи нет.[826]

Суть дела для него в том, что мир рационален и умопостижим – физика строится на понятной нам логике: «Бытие… может быть сжато в простую и убедительную форму». Эта таинственная пока что «связь» между упорядоченностью и понятностью ведет его к мысли, что «у нас нет иного выбора, кроме поисков объяснения где-то вовне, за пределами физического мира – в чем-то метафизическом – поскольку… понятная вселенная не может нести объяснение себя в себе самой». В то же время новая математическая наука – теория хаоса – показывает нам, что существует несколько простых правил, применимых и к хаосу, и к «самоорганизации», – возможно, удачной модели того, как возникла и развивается вселенная, поскольку очевидно, что вселенная, не обладая способностью к воспроизведению, не может «эволюционировать» в строгом дарвиновском смысле.

Далее Дэвис обращается к форме философии процесса, не так уж далеко отстоящей от философии процесса Альфреда Норта Уайтхеда (см. главу 15), в которой «проще постулировать существование бесконечного разума, чем принять существование нашей умопостигаемой вселенной просто как грубый факт». Так что, заключает Дэвис, «вера в бога – это по большей части вопрос вкуса». Однако это «постулируемое существо, стоящее за рациональностью мира», имеет мало отношения к личностному богу знакомых нам религий, «к богу Библии или Корана».

Дэвис считает, что трансцедентная реальность – не что иное, как математика, что близкое родство физики и математики является определяющим фактом для нашего мира и что как философия науки, так и научная практика здесь подходят ближе всего к постижению истины или истин о мире. В этом смысле, говорит он, наука предлагает нам величайшую возможность духовного удовлетворения. «Без сомнения, даже самые твердолобые скептики испытывают искушение согласиться, что “это ж непроста”», что математика основана на какой-то «прекрасной и мощной реальности», что красота математики – свидетельство того, что «трансцендентность существует».[827]