Эпоха пустоты. Как люди начали жить без Бога, чем заменили религию и что из всего этого вышло

Беспокойство его вызывало то, что доселе ни одна культура не рождалась и не развивалась «иначе, как вместе с религией» – ведь это «разные стороны одного и того же»; он был убежден, что в отрыве от религиозного сознания сознание художника оказывается обеднено и искалечено. «Мы можем с определенной уверенностью сказать, что наша эпоха – эпоха упадка; что культурные стандарты сейчас ниже, чем пятьдесят лет назад; и что свидетельства этого упадка заметны во всех областях человеческой деятельности». В этой связи он упоминает христианскую культуру Европы, по его мнению, «величайшую из всех, когда-либо существовавших». Религия, пока она жива, пишет Элиот, образует «рамку» культуры, оберегает человеческие массы от скуки и отчаяния, придает смысл жизни.[830]

Как видно из этой книги, Элиот обладал элитистским взглядом на прогресс. Задача высших членов общества, высших семей (выражаясь его словами) – сохранять культуру, задача творцов культуры – ее менять. В высокой культуре, говорит он, больше «самосознания», чем в низкой: это ее основная характеристика. По его мнению, в первобытном обществе между религией и культурой вообще не было различия; однако в современности возникло движение к «агрессивному неверию», создавшее культуру, оторванную от религии, – и тенденция эта «вполне совпадает» с постепенным снижением уровня культуры. Без общей веры поиск единства – в обществе, в государстве, в народе – остается лишь иллюзией; однако Великобритания «не сознает» важности веры для своего существования. В нашей современной культуре, говорит Элиот, все меньше книг, все больше разговоров; в жизни все больше «управляемого»; личные страсти вытесняют из жизни огромные безличные силы, движущие массами, – необходимое условие для развития мысли.[831]

Одним из результатов этого современного тренда, продолжает Элиот, стало убеждение, что превосходство всегда означает превосходство интеллекта и что образование призвано «взрастить интеллект в каждом ученике». По его мнению, это ведет к самому догматичному из современных верований – к вере в абсолютную значимость равенства возможностей, которое может существовать лишь при «полной потере значения семьи». Из жизни исключаются жертвы родителей ради детей, родительские амбиции, предвидения, родительский контроль и ответственность. Образование в современном смысле слова, говорит Элиот, предполагает атомизированное общество, пришедшее к мысли, что существует всего одна «мера» образования, более или менее доступная каждому.[832] Элиот полагал, что в результате общество становится одномерным, что, стремясь дать образование всем, мы неминуемо идем к снижению стандартов, от которого со временем начнут страдать все.

Это мнение идет вразрез с общепринятыми воззрениями современников Элиота по всему миру, но более всего в Западной Европе и Северной Америке. Во время выхода книги Элиота западная культура – по его мнению, культура высочайшая, наиболее развитая – вошла в самый секулярный период своего существования; а широчайшая распространенность кино и радио, граммофонных записей, а затем и телевидения привела к невиданному ранее расцвету популярной культуры.

Элиот полагал, что такая культура неизбежно должна рухнуть; и многие современники поэта, пережившие его (он умер в 1965 году), несомненно, с ним согласились бы. Однако, как я пытаюсь показать в этой книге, и в век мировых войн, холокоста, Гулага, Хиросимы и Нагасаки, Мао и Культурной революции продолжались попытки найти смысл жизни и ее правила. В предыдущих главах я рассказывал, как художники, поэты, психологи, биологи и другие ученые строили для себя пост-религиозный секулярный мир, которого так страшился Элиот. Однако осталась неисследованной одна область: интеллектуальная деятельность не столь сосредоточенная, как наука, не столь приверженная визуальным образам, играющим столь важную роль в современной жизни, как искусство. В пестром и разнообразном мире поп-культуры позднего капитализма ее порой даже различить нелегко. Это область современной моральной философии – этики, которая не нуждается в религии.

Конец мета-нарратива

15 июля 1972 года, в 15:32 был взорван первый из домов многоэтажного жилого комплекса Прюитт-Игоу в Сент-Луисе, штат Миссури. Этот комплекс, творение архитектора Минору Ямасаки, созданный в лучших традициях «машины современного жилья» Ле Корбюзье, когда-то прославленный и получавший награды, теперь превратился в трущобы, место обитания бедняков, которым не хватало средств на жилье поприличнее. Этот момент, говорит историк архитектуры Чарльз Дженкс, стал символическим концом модернизма и знаменовал собой переход в эру постмодерна. Он объявил о конце абстрактных, теоретических, доктринальных идеалов – в данном случае в архитектуре – и о вторжении постмодернизма во все или почти все сферы жизни.