Эпоха Регентства. Любовные интриги при британском дворе

Миссис Тейлор склонна была согласиться с осведомителем, что в таком свете его бойкий интерес к ее племяннице решительно выглядит охотой за наследством. Когда же к ней в театральную ложу однажды вечером наведалась некая «знатная дама» с единственной видимой целью выжать из нее согласие на обручение ее юной подопечной с лордом Стюартом, она в этом убедилась почти окончательно. А затем, припомнив, что свела их лично леди Антрим, она отринула всякие сомнения в том, что все именно так и обстоит. Ведь миссис Тейлор и без того была твердо убеждена в том, что, когда вдова ее брата пригласила двумя годами ранее герцога Лейнстерского к знакомству с дочерью, она не только дала понять его светлости, что с удовольствием выдаст за него Фрэнсис Энн, если та придется ему по душе, но и пообещала устроить их брак таким образом, чтобы ее дочь даже не догадалась, что ее выдали замуж по расчету. Так к списку ее возражений против назревающей помолвки добавилось глубокое подозрение, что вся эта интрига затеяна для того, чтобы выдать Фрэнсис Энн замуж с выгодой для ее матери как можно скорее – прежде, чем та успеет войти во вкус дебютного сезона или привлечь внимание других поклонников.

Она поспешила к дому своей племянницы на Норфолк-стрит с анонимными посланиями в руке, дабы попытаться расстроить коварные планы снохи и выложить племяннице все то неприглядное, что ей стало известно о лорде Стюарте. «Последовала сцена», – сказала Фрэнсис Энн, в ходе которой она вынуждена была признаться тете, что лорд Стюарт ей нравится. На самом деле она испытывала и «беспокойство, и недовольство, и все больший интерес к нему», и эти ее чувства день ото дня лишь усиливались. Однако по прочтении преподнесенных ей на сладкое писем она пообещала миссис Тейлор, что «постарается победить» свои чувства. «Были возражения куда более непреодолимые для меня, чем разница в летах», – вспоминала тетя свою аргументацию. По итогам визита Фрэнсис Энн пообещала уехать на одну-две недели на воды в Танбридж Уэллс под присмотром компаньонки, и миссис Тейлор, несомненно, уповала на то, что к ее возвращению несносный лорд Стюарт благополучно отправится обратно в свое посольство в Австрии.

Конечно же, ее молитвы остались без ответа. Фрэнсис Энн использовала внеурочный отдых для осмысления своих чувств и поняла, что крайне тоскует по внимательному поклоннику. «Результатом моих раздумий, – писала она, – стала решимость принять [предложение] лорда Стюарта, если он все еще в Лондоне». Там он и был, и она ответила да, вызвав бурю негодования со стороны тети, учинившей ей грандиозный скандал у себя на дому. «Я была подавлена гнуснейшими оскорблениями от мистера Тейлора и упреками от тети, обвинявшей меня в двуличии и притворстве», – говорила Фрэнсис Энн. Некоторые считали это роковой ошибкой миссис Тейлор. Ничего удивительного, говорили они, что «безумно влюбленную» в лорда Стюарта девушку грубая брань Тейлоров буквально «пригвоздила к браку». Так ли это, сказать трудно, но понесенное оскорбление определенно не оставило у Фрэнсис Энн никаких сомнений в том, что ей предстоит тяжелый бой за получение разрешения на вступление в брак.

По закону обязательное согласие отца или опекуна на вступление в брак требовалось лишь тем, кто, подобно Фрэнсис Энн, не достиг 21-летнего возраста, но на практике им стремилось заручиться большинство отпрысков аристократических семей, – и не только из уважения к старшим, но и по той причине, что чаще всего во власти родителей было сделать трудной в финансовом отношении жизнь детей, вступивших в брак против их воли. Они могли обнулить или урезать приданое или долю в состоянии, выделяемую сыну или дочери при вступлении в брак без их согласия, – или даже обрушить на молодых месть пострашнее. Когда в 1817 году его дочь Маргарет вышла за графа де Флао – незаконнорожденного француза, католика и, самое шокирующее, бывшего адъютанта Наполеона и участника сражений против британцев, – адмирал лорд Кит, как сообщалось, был взбешен до такой степени, что вовсе вычеркнул ее из завещания. Ей, говорили, пришлось в день свадьбы «проститься с наследством в 30 000 фунтов в год» – и все ради «лысого мужчины без состояния, характера или родословной», – сообщала изумленная миссис Калверт. Мораль: формально родители, возможно, были к тому времени более и не в праве выбирать своим чадам супругов по собственной прихоти, но на практике у них сохранялось превеликое множество рычагов воздействия.