Эпоха Регентства. Любовные интриги при британском дворе

Побег также требовал уймы наличности на руках для оплаты накладных расходов. Наем кареты и свежих лошадей на каждый следующий перегон обходился весьма недешево. Если же нетерпеливому жениху хотелось доставить похищенную невесту под венец как можно скорее, приватно и с удобствами, дилижанс с четверкой лошадей от Лондона до Гретны можно было нанять примерно за 40 фунтов, а это было никак не меньше годовой зарплаты личного кучера. К этому добавлялись сборы за проезд по платным в ту пору дорогам, расходы на питание в трактирах, а, возможно, и ночлег, поскольку 320 миль от столицы до Гретны, сколько ни стегай лошадей, даже за 24 часа преодолеть было нереально, ведь средняя скорость конных экипажей на длинных перегонах в ту пору составляла всего 7 миль/час. Мисс Найтингейл и ее жених, достопочтенный Чарльз Лоу, как сообщалось, преодолели это расстояние за «две ночи и день», что преподносилось чуть ли не как невероятный рекорд, хотя главный секрет этого достижения, о котором забыли упомянуть газетчики, заключался в том, что выехали они не из Лондона, а из дома ее семьи в Южном Кембриджшире. Наконец, по прибытии в Шотландию требовались еще и деньги на гонорар председательствующему «служителю» [30]. Твердой таксы, судя по всему, установлено не было, и размер вознаграждения зависел от «чести, усмотрения или щедрости» прибывающих джентльменов, «или же, вернее будет сказать, от их неведения относительно обычаев Гретны». Прибывавшие на границу пары беглецов были заманчивым рынком, и скреплению брачных уз обычно предшествовал торг о цене услуги, при этом «священники стремились выжать как можно больше», подтверждал в 1844 году один автор, озаботившийся написанием двухтомных хроник процветавшего в Гретне рынка бракосочетаний [31]. Типовая расценка в 1815 году, по сведениям этого автора, составляла пятнадцать гиней за брак, однако один старомодный джентльмен-пережиток Георгианской эпохи расщедрился на целых тридцать гиней, сумму, примерно равную годовому жалованию лакея. Если же верить газетам, то «пастор» Лэинг положил себе в карман и вовсе умопомрачительные сто гиней за обряд скрепления союза лорда Дирхерста и леди Мэри в 1811 году [32]. «Тому, кто отправлялся туда, будучи склонен к экономии, – заключал хронист Викторианской эпохи, – лучше было пускаться в путь в рубище и в экипаже без малейшего намека на показную роскошь».

В то время как немалое расстояние до границы позволяло родителям, своевременно проведавшим о бегстве своенравных чад, настигнуть их до пересечения роковой черты, тем, кто этого сделать не сумел, не успел или не пожелал, оставалось лишь признать брак fait accompli [33] и пожимать плечами в ответ на все вопросы до тех пор, пока скандал не уляжется. Герцог Сент-Олбанс (искренне или нет, неведомо) преподносил все так, будто вопрос о союзе его дочери с лордом Дирхерстом и так находился в процессе решения, просто молодые по нетерпеливости взбрыкнули и сбежали, не дождавшись улаживания неких юридических формальностей. Леди Энн Уиндем, мать Джона Лэмбтона, – да будет это известно, – лично наблюдала за скорейшим завершением ремонта в фамильном замке Чолмондли, чтобы достойно принять там беглецов на их медовый месяц. Единственное, на чем она и большинство подобных ей родителей настаивали, так это на скорейшем перезаключении брака на английской земле, чтобы все могли быть абсолютно уверенными, что в будущем не возникнет вопроса о его легитимности. Понятно же, что опекунов (прежде всего, богатых наследниц) более всего тревожило отсутствие подписанных и скрепленных печатями брачных свидетельств. Сбежавшая из нетерпеливости или своеволия с милым под сомнительный пограничный венец юная особа рисковала еще и тем, что лишится даже тех скудных гарантий защиты от произвола мужа, которые предусматривались английскими законами той эпохи. Совершенно определенно можно утверждать, что рычаги воздействия на происходящее представители законных интересов невесты утрачивали с той самой минуты, как она произносила: «Да, согласна».

Фрэнсис Энн и лорд Стюарт, судя по всему, о побеге и тайном браке не помышляли даже после того, как миссис Тейлор затянула с апелляцией против решения лорда-канцлера о принципиальной допустимости их союза намного дольше положенных шести месяцев. Что до нее, то Фрэнсис Энн, похоже, ничуть не сомневалась в том, что окончательное решение будет принято в ее пользу, – и просто предалась ожиданию, сняв коттедж в Путни на пару с подругой, а Чарльз тем временем вернулся на континент и продолжил службу. Расстались они, обменявшись «обетами взаимной верности», а она в придачу еще и препоручила его заботам свою «собачку Дэш» в залог любви и верности. Наконец, в конце марта 1819 года последняя отчаянная попытка миссис Тейлор убедить лорда-канцлера была отбита, а их терпение было вознаграждено. И теперь, когда добро на их брак было получено, Франсис Энн оставалось устранить последнюю неувязочку. А именно: оговорить, что именно она, такая искушенная, со всего этого будет иметь.