Эпоха Регентства. Любовные интриги при британском дворе

По мере приближения родов Сара из них двоих также выглядела куда более уверенной в их благополучном исходе и в привычно жизнерадостном настроении обсуждала со своим братом Фредериком перспективы выборов, по итогам которых оба будущих отца рисковали лишиться мест в городе. Эстер, напротив, была преисполнена тревожных предчувствий. Ее четырехлетний брак с Элторпом до сей поры складывался сказочно счастливо: он клялся ей в любви и верности, называл своей единственной и даже доверял вскрывать, читать и сортировать письма на свое имя; он в полной мере ценил ее усилия и расходы на приведение в порядок ее любимого с детства родового дома, ставшего их совместным. Для полного счастья им не хватало одного – ребенка. Два выкидыша кряду заставили Эстер усомниться в том, что эта благодать будет им ниспослана. На этот раз лорд Элторп был настроен как никогда позитивно, рассказывал друзьям, что его жена пребывает в самом добром здравии, – вот только сама она за прошедшие с начала беременности месяцы убедилась скорее в обратном, остро почувствовав, что что-то всенепременно пойдет не так; похоже, ей не давала покоя мысль о принцессе Шарлотты, дочери принца-регента, умершей в ноябре минувшего года при родах после мучительных пятидесятичасовых схваток вместе с мертворожденным. «Бедная душа!» – сокрушалась по этому случаю всегда преисполненная сочувствия к ближним миссис Калверт, успевшая примириться и снова подружиться с Эстер, даром что та теперь стала леди Элторп, и оказывавшая ей теперь куда большую поддержку, нежели леди Спенсер, которой сноха, похоже, по-прежнему продолжала действовать на нервы. Впрочем, миссис Калверт подобные переживания были хорошо знакомы и ранее, особенно после потери в 1805 году подруги детства. «Пытаюсь об этом даже не думать, – писала она тогда, – ибо это же не правило, что если она умерла, возлежа [при родах], то подобное же уготовано и мне, и никуда мне от этой мысли не деться, и я на этот раз испытываю ужас страшный до неимоверности, – ну да на все воля Божия, и да свершится она».

Так случилось, что первой из своячениц было суждено лечь на ложе Эстер, и случилось это 8 июня. Роды у нее, как и у принцессы Шарлотты, выдались долгие и трудные и с тем же результатом – мертворожденным сыном. И сама она, по словам заботливой миссис Калверт, пребывала в «великой опасности», страдая от «жара и горячки». Однако же, в отличие от сценария, ранее проигранного в королевском дворце, к 11 июня Эстер пошла на поправку и даже «воспрянула духом» по заверениям врачей, прописавших ей строгую молочно-хлебную диету. И Сара в ожидании все не начинавшихся собственных схваток тогда, должно быть, вздохнула с облегчением.

Как и в прискорбном случае с покойной принцессой, внешние признаки оказались обманчивы. Ближе к вечеру семейный врач, заглянув к ее светлости, обнаружил у нее угрожающе слабый пульс. «Бренди, немедленно!» – скомандовал он. Перепуганный лорд Элторп попытался споить глоточек живительного напитка жене, но та почему-то стала от него отбиваться. Не успел он растерянно развести руками, как Эстер потеряла сознание – и через считаные минуты скончалась.

У Сары схватки начались через долгие восемь суток после этого кошмара, и ожидание их стало для нее истинной пыткой. Кроме милости Божией и ей тоже полагаться было не на что. Эстер с ее мертворожденным ребенком тем временем бережно захоронили в семейном склепе, а через день Сара благополучно разрешилась сыном. И новоявленному мистеру Спенсеру Литлтону было явно невдомек, почему никто из родных его матери не спешит радоваться его крику и сучению ножками, а продолжают пребывать в трауре со скорбными лицами.

Для Элторпа наступили мрачнейшие дни его жизни. Не бывало еще «горя глубже в сердце вдовца», переживала Сара за любимого тридцатишестилетнего брата. Сразу после смерти Эстер тот уединился в их поместье Уайстон в глуши Ноттингемшира, где носил строго полный траур и на порог не пускал никого из Спенсеров с их назойливыми соболезнованиями. В перерывах между бесцельными брожениями по саду, разбитому по плану его покойной жены, он отвлекал себя от горьких мыслей чтением – главным образом Библии. Даже горячо любимая им раньше охота больше его не прельщала. «Слышала, что Элторп по-прежнему сломлен», – сообщила их младшая сестра Джин в августе. И действительно, по его возвращении в город родные были шокированы произошедшей в нем переменой. Дух беспросветного уныния окутал его личность, и ясно было, что никаких новых романов он заводить не намерен, не говоря уже о том, чтобы предаваться фривольным развлечениям. «Если бы не мой долг, затворился бы наглухо на всю оставшуюся жизнь», – сказал он одному другу.