Эпоха сериалов. Как шедевры малого экрана изменили наш мир

По сновидческим законам он складывается из двух составляющих – так называемых дневных остатков (по выражению Фрейда, имевшего в виду, что сновидение пользуется в качестве строительного материала впечатлениями, полученными в состоянии бодрствования) и слова «deep», которое на разные лады и в разных контекстах повторяется в сне Шерлока: «глубокие воды», «я должен глубоко погрузиться», «ты ушел в себя слишком глубоко, Шерлок, глубже, чем ты рассчитывал». В этом контексте само наркотическое опьянение Шерлока приобретает статус фрейдовского ребуса: «быть под кайфом» по-английски звучит как «to be high», буквально – «быть высоко», т. е. на крыше св. Варфоломея или в горах над пропастью с водопадом.

Дневные остатки – это полотно Тернера «Рейхенбахский водопад», которое Шерлоку удалось разыскать в эпизоде «Рейхенбахское падение». Это и имя Ричард Брук (английское соответствие немецкому «райхен+бах»), под которым Мориарти взялся разрушить репутацию Шерлока, выстроенную на громком деле с возвращением полотна. «Рич Брук – это Рейхенбах, дело, которое сделало мне имя». Мориарти хочет вписать свое имя в самое сердце Шерлока («Я выжгу тебе сердце!»), точно так же, как имя Шерлока вписано в «сердце» Ирен – ее телефон. Это пародия на отцовскую метафору, Имя-Отца, поскольку Мориарти – не отец закона, а отец произвола, отец-обезьяна, злой отец из сказки про Пряничный домик. Во сне Мориарти предъявляет свои права на Шерлока, вернувшись с того света, как Дарт Вейдер, погибший отец Люка, предъявляет права на сына, стремясь переманить его на сторону Темной силы, смерти.

Но Шерлоку уже удалось простроить отношения с отцом закона – в этой роли выступает Джон Уотсон, который принимает и признает Шерлока в его человеческом, уязвимом, кастрированном (а не всемогущем) измерении. История Рейхенбаха должна быть переписана новым рассказчиком. В «Рейхенбахском падении» рассказчиком (storyteller) называет себя Джим, якобы нанятый Шерлоком актер. А в «Невесте» – Джон: «Я рассказчик. Я умею отличить сон от яви». Уотсон оказывается внешним по отношению к реальности сна как Зазеркалья наблюдателем. Он дает Шерлоку возможность вырваться из плена абсолютного Взгляда, воплощенного в Мориарти и отчасти в Майкрофте. Он разрывает диаду Шерлока и Мориарти, пытающегося убедить Шерлока в том, что единство их нерасторжимо. Он замещает собой, в качестве отцовской метафоры, непроницаемое своевольное смертоносное желание хаотического Другого.

Взгляд Джона – это взгляд символического Другого, который держит ребенка перед зеркалом и к которому ребенок оборачивается в порыве ликования⁷⁷, впервые сталкиваясь с перебоем, прорехой, ускользанием зеркального двойника. Шерлоку предстоит выронить себя перед взглядом на этот раз не обольщенного и не завлеченного в ловушку Джона; выронить себя по-настоящему, действительно расставшись с частью себя, подчинившись закону кастрации. Взгляд Джона – это гарантия, которую дает отец-закон, сам повинующийся этому закону, передающий сыну кастрацию по наследству и тем самым открывающий ему доступ к желанию. Шерлок спрыгнет в пропасть, чтобы не погибнуть, а стать субъектом собственного желания. Так осуществляется третий такт Эдипа – обещание отца.

Роза пахнет розой

Вернемся еще раз к вопросу имени. Имя Шерлок в телефоне Ирен; имя Мэри Уотсон, данное загадочной А.Г. Ра ее мужем, Джоном; имя Рич Брук (Рейхенбах) – кейс, который буквально «сделал имя» Шерлоку (пародия на Имя-Отца). Но есть и еще одно, очень важное имя.

Как Рейхенбахский водопад в контексте «Шерлока» взялся вовсе не из конандойлевского канона, а «сгустился» из дневных остатков и значимых для сновидца означающих, так и имя Риколетти берется вовсе не из жестяной коробки Шерлока Холмса, упомянутой у Конан Дойля, а из эпизода «Рейхенбахское падение». Шерлок обретает свой канонический имидж – детектива в охотничьей шапке⁷⁸ после того, как ему удается раскрыть дело «самого разыскиваемого Интерполом преступника с 1982 года», Питера Риколетти. Коллеги из полиции, желая досадить Шерлоку, дарят ему «в знак признательности за помощь» охотничью шапку, которая ему совершенно не по душе, но ему придется ее отныне носить: она – его знак, как костюм Бэтмана или Супермена (не случайно один из газетных заголовков, мелькающих в «Рейхенбахском падении», гласит «Hat-Man and Robin», «Человек-в-шапке и Робин»)⁷⁹.

«Это больше не охотничья шапка – это шапка Шерлока Холмса», – говорит Джон в том же эпизоде. В конце эпизода «Пустой катафалк» Джона настаивает: «Тебе нравится быть снова здесь, быть снова героем. Быть Шерлоком Холмсом». – «Я не понимаю, что это значит, – отвечает вернувшийся с того света Шерлок. – Но, как бы то ни было, пора снова стать Шерлоком Холмсом», – и он подхватывает с вешалки свою охотничью шапку, готовясь выйти из дома навстречу приключениям.