Эпоха сериалов. Как шедевры малого экрана изменили наш мир

Незнакомка теребит янтарную подвеску у себя на шее: в конце концов Хаус поймет, что дело не в смоле и не в мухе, влипшей в нее. Подвеска отсылает не к реальности, не к материальной субстанции, а к означающему – amber (янтарь), Эмбер, девушке Уилсона, ехавшей вместе с Хаусом в злополучном автобусе. Это ее никак не может вспомнить Хаус – не потому, что стимуляция мозга недостаточно глубока, а потому, что он столкнулся с силой вытеснения: для него невыносима мысль о том, что он послужил косвенной причиной гибели девушки своего лучшего друга. Хаус, как Эдип, расследующий, сам не зная о том, собственное преступление, вытесняет факт своей вины.

Эмбер вернется в конце 5-го сезона в качестве настойчивой галлюцинации, дарующей Хаусу ложное чувство всезнания и всемогущества. Она демонически искушает Хауса, подталкивая его к безрассудным и опасным поступкам, и в конце концов доводит его до психиатрической клиники. Умная, манипулятивная (и мертвая) Эмбер – темный двойник Хауса, в определенном смысле его The Woman, La femme qui n'existe pas, в которую он перевоплощается, подобно президенту Шреберу.

В первой серии 3-го сезона¹¹ (следующий эпизод после серии «Без причины», финала 2-го сезона) Хаус переживает маниакальный подъем: затея с кетаминовой комой удалась, нога больше не болит, Хаус бегает кроссы и не принимает викодин. Тем не менее отношение Кадди и Уилсона к нему как к наркоману, который раньше получал кайф и от викодина, и от разгадывания загадок, а теперь только от загадок, не меняется. Кадди не нравится эйфория Хауса и то, что он теперь больше полагается на интуицию, нежели на логику и доказательства, как было прежде; она хочет, чтобы он «научился понимать слово “нет"». Когда он прибегает к ней ночью, осененный гениальной догадкой по поводу состояния пациента, она жестко отказывает ему: «Ты сейчас под кайфом!» Она имеет в виду вовсе не викодин, а состояние эйфории.

Наркотический кайф и способ познания, практикуемый Хаусом (или Шерлоком), таким образом уравниваются между собой. Но у этой медали есть и обратная сторона: контроль рационального, «научного» эго у Хауса ослабел, и на передний план более отчетливо выступает интуиция, которая на самом деле и составляет основу гениальности (метода) Хауса. Его дар располагается в измерении бессознательного, а не в измерении рацио, в области истины, а не в области научного знания.

Кадди и Уилсон, пытаясь ввести категорию закона для Хауса, на самом деле выступают не на стороне закона и желания, а на стороне морализирующего – и лживого – Суперэго. Отказав Хаусу, Кадди втайне от него использует его идею, пациент чудесным образом исцелен, но Кадди и Уилсон скрывают это от Хауса в страхе, что он возомнит себя непогрешимым. Хаус тяжело переживает мнимое поражение и снова возвращается к викодину, подделав подпись Уилсона на рецепте. За этим поступком последует сюжетная арка с детективом Триттером – воплощением садистического Суперэго.

Даже в этой трагикомедии положений (Хауса принимают за наркомана, хотя он в завязке; его убеждают в провале, хотя он на самом деле, как всегда, распутал дело) отчетливо виден структурный принцип: больная нога и сопутствующая ей наркозависимость – синоним гениальности Хауса, плата за его дар; здоровая нога – синоним неудачи, утраты дара. В серии «Без причины» Хаус говорит: у меня есть только мой мозг, а вы хотели заставить меня бегать кроссы; в эпизоде «Лучшая сторона»¹² он начинает принимать вместо викодина метадон, который полностью избавляет его от боли, но и одновременно становится причиной его врачебной ошибки; ему приходится бросить метадон и отказаться от счастья жить без боли во имя своего дара. Увечье, отсутствие счастья, как уже неоднократно отмечалось выше, – цена фаустовского, божественного дара. В каком-то смысле Хаус – действительно непогрешимое божество, проказливый дух, совершающий чудесные исцеления, как и положено чудотворцу.