Эпоха веры

Девственность можно потерять даже от одной мысли…. Пусть вашими спутниками будут те, кто бледен лицом и худ от поста…. Пусть ваши посты будут ежедневными. Омывайте слезами свою постель и поливайте слезами свое ложе по ночам…Да охраняет тебя уединение покоев твоих; да занимается с тобою Жених внутри…. Когда наступит на тебя сон, Он придет за стену, и просунет руку Свою в дверь, и коснется живота твоего (ventrem). И ты проснешься, и встанешь, и воскликнешь: «Я болен любовью». И услышишь, как Он отвечает: «Сад закрытый — сестра моя, супруг мой; источник затворенный, фонтан запертый».20

Публикация этого письма, по словам Иеронима, «была встречена ливнем камней»; возможно, некоторые читатели почувствовали нездоровый интерес к этим странным советам человека, очевидно, еще не освободившегося от жара желания. Когда через несколько месяцев (384 г.) умерла молодая аскетичная Блезилла, многие обвиняли ее в аскезе, которой ее научил Иероним; некоторые язычники предлагали бросить его в Тибр вместе со всеми монахами Рима. Не раскаявшись, он обратился к истерически скорбящей матери с письмом, в котором утешал и обличал ее. В том же году скончался папа Дамасий, а его преемник не возобновил назначение Иеронима папским секретарем. В 385 году он навсегда покинул Рим, взяв с собой мать Блезиллы Паулу и ее сестру Евстохию. В Вифлееме он построил монастырь, главой которого стал сам, женский монастырь, в котором сначала Паула, а затем Евстохия председательствовали, церковь для общего богослужения монахов и монахинь и богадельню для паломников в Святую землю.

Он устроил себе келью в пещере, собрал там свои книги и бумаги, отдался учебе, сочинению и управлению и прожил там оставшиеся тридцать четыре года своей жизни. Он спорил на острие пера с Хризостомом, Амвросием, Пелагием и Августином. Он написал с догматической силой полсотни работ по вопросам казуистики и библейского толкования, и его труды охотно читали даже его враги. Он открыл школу в Вифлееме, где смиренно и свободно обучал детей самым разным предметам, включая латынь и греческий; теперь, став святым, он почувствовал, что может снова читать классических авторов, от которых он отрекся в юности. Он возобновил изучение иврита, которое начал еще во время своего первого пребывания на Востоке, и за восемнадцать лет терпеливой учености добился того великолепного и звучного перевода Библии на латынь, который известен нам как Вульгата и остается величайшим и самым влиятельным литературным достижением четвертого века. В переводе, как и в любой другой столь масштабной работе, были ошибки, а некоторые «варваризмы» просторечия оскорбляли пуристов; но его латынь стала языком богословия и письма на протяжении всего Средневековья, влила в латинские формы гебраистские эмоции и образы и подарила литературе тысячи благородных фраз, отличающихся компактным красноречием и силой.* Латинский мир познакомился с Библией так, как никогда прежде.

Иероним был святым только в том смысле, что вел аскетическую жизнь, посвященную Церкви; вряд ли его можно назвать святым по характеру или речи. Печально обнаружить в столь великом человеке столько яростных вспышек ненависти, искажений и противоречивой свирепости. Он называет Иоанна, патриарха Иерусалимского, Иудой, сатаной, для которого ад никогда не сможет обеспечить адекватного наказания;21 величественного Амвросия он называет «деформированной вороной»;22 и, чтобы доставить неприятности своему старому другу Руфину, он преследует мертвого Оригена с такой яростью охотника за ересью, что вынуждает папу Анастасия осудить Оригена (400 г.). Мы скорее могли бы простить некоторые грехи плоти, чем эти душевные терзания.

Критики наказывали его без промедления. Когда он преподавал греческую и латинскую классику, его осуждали как язычника; когда он изучал иврит с евреем, его обвиняли в обращении в иудаизм; когда он посвящал свои работы женщинам, его мотивы называли финансовыми или еще хуже.23 Его старость не была счастливой. Варвары пришли на Ближний Восток и захватили Сирию и Палестину (395 г.); «сколько монастырей они захватили, сколько рек покраснело от крови!» «Римский мир», — печально заключил он, — «падает».24 Пока он жил, умерли его возлюбленные Паула, Марцелла и Евстохий. Почти лишившись голоса, потеряв плоть от аскезы и согнувшись от старости, он день за днем трудился над работой за работой; он писал комментарий на Иеремию, когда пришла смерть. Он был скорее великим, чем хорошим человеком; сатириком, пронзительным, как Ювенал, автором писем, красноречивым, как Сенека, героическим тружеником в области науки и богословия.

3. Христианские солдаты

Иероним и Августин были лишь величайшей парой в замечательную эпоху. Среди своих «отцов» раннесредневековая Церковь выделила восемь «докторов Церкви»: на Востоке — Афанасия, Василия, Григория Назианзена, Иоанна Златоуста и Иоанна Дамаскина; на Западе — Амвросия, Иеронима, Августина и Григория Великого.