Карьера Амвросия (340?-398) иллюстрирует способность христианства привлекать к себе на службу первоклассных людей, которые поколением раньше служили бы государству. Родившийся в Трире, сын префекта Галлии, он, по всем прецедентам, был предназначен к политической карьере, и мы не удивляемся, когда слышим о нем как о провинциальном губернаторе Северной Италии. Проживая в Милане, он тесно общался с императором Запада, который нашел в нем старые римские качества — твердость суждений, исполнительность и спокойное мужество. Узнав, что в соборе собрались соперничающие группировки, чтобы выбрать епископа, он поспешил на место событий и своим присутствием и словами подавил зарождающиеся беспорядки. Когда фракции не смогли договориться о кандидате, кто-то предложил Амвросия; его имя привело народ к восторженному единодушию, и правитель, протестующий и все еще некрещеный, был поспешно крещен, рукоположен в диаконы, затем в священство, затем в епископы, и все это за одну неделю (374).25
Он занимал свой новый пост с достоинством и мастерством государственного деятеля. Он отказался от атрибутов политического положения и жил в образцовой простоте. Свои деньги и имущество он раздал бедным, а освященную плиту своей церкви продал для выкупа военнопленных.26 Он был богословом, который мощно защищал Никейский Символ веры, оратором, чьи проповеди помогли обратить Августина, поэтом, сочинившим несколько самых ранних и благородных церковных гимнов, судьей, чья образованность и честность позорили развращенность светских судов, дипломатом, которому Церковь и государство поручали трудные миссии, добрым дисциплинаром, поддерживавшим, но затмевавшим папу, экклезиастом, который привел великого Феодосия к покаянию и доминировал в политике Валентиниана III. Мать молодого императора, Юстина, была арианкой и пыталась отвоевать церковь в Милане для священника-арианина. Прихожане Амвросия денно и нощно оставались в осажденной церкви, проводя святую «сидячую забастовку» против приказа императрицы сдать здание. «Тогда, — говорит Августин, — возник обычай петь гимны и песни, как это принято в восточных провинциях, чтобы спасти людей от полного изнеможения долгими и скорбными бдениями».27 Амвросий вел знаменитую борьбу с императрицей и одержал убедительную победу над нетерпимостью.
Паулин (353–431) из Нолы на юге Италии являет собой пример более мягкого типа христианского святого. Родившись в старинной богатой семье из Бордо и женившись на даме из такого же высокого рода, он учился у поэта Авсония, занялся политикой и быстро продвигался по службе. Внезапно к нему пришло «обращение» в полном смысле слова — отказ от мира: он продал свое имущество и раздал все бедным, кроме того, что хватало на самое необходимое; а его жена Ферасия согласилась жить с ним как целомудренная «сестра во Христе». Монашеская жизнь еще не утвердилась на Западе, они сделали свой скромный дом в Ноле частным монастырем и прожили в нем тридцать пять лет, воздерживаясь от мяса и вина, постясь много дней в каждом месяце и радуясь освобождению от сложностей богатства. Друзья-язычники его юности, прежде всего его старый учитель Авсоний, протестовали против того, что казалось им уходом от обязательств гражданской жизни; в ответ он приглашал их прийти и разделить его блаженство. В век ненависти и насилия он до конца сохранил дух веротерпимости. Язычники и иудеи присоединились к христианам на его похоронах.
Паулинус писал очаровательные стихи, но только вскользь. Поэтом, который лучше всего выразил христианские взгляды в эту эпоху, был испанец Аврелий Пруденций Клеменс (ок. 348–410). В то время как Клавдиан и Авсоний загромождали свои сочинения мертвыми богами, Пруденций воспевал в древних метрах новые и живые темы: истории мучеников (Peri stephanon, или Book of Crowns), гимны на каждый час дня и ответ в стихах на мольбу Симмаха о статуе Победы. Именно в последней поэме он обратился к Гонорию с памятным призывом подавить гладиаторские бои. Он не испытывал ненависти к язычникам, у него были добрые слова для Симмаха и даже для Юлиана, и он умолял своих собратьев-христиан не уничтожать языческие произведения искусства. Он разделял восхищение Клавдиана Римом и радовался, что можно пройти через большую часть мира белого человека и везде быть под теми же законами, везде в безопасности; «где бы мы ни были, мы живем как сограждане».28 В этом христианском поэте мы улавливаем последний отголосок достижений и мастерства Рима.