Эпоха веры

Пять латинских историков в эти века перешли от хроник к истории, даже сохранив хроникальную форму. Уильям Мальмсберийский (ок. 1090–1143) упорядочил материал своих «Gesta pontificum» и «Gesta regum Anglorum», чтобы дать связный и живой рассказ, достоверный и справедливый, о британских прелатах и королях. Ордерикус Виталис (ок. 1075–1143) родился в Шрусбери, в возрасте десяти лет был отправлен в монастырь святого Эврула в Нормандии; там он прожил остаток своих шестидесяти восьми лет, никогда больше не видя своих родителей. Восемнадцать из этих лет он провел над пятью томами своей «Церковной истории», останавливаясь, как нам говорят, только в самые холодные зимние дни, когда его пальцы слишком немели, чтобы писать. Примечательно, что ум, столь ограниченный в пространстве, должен был так хорошо рассказывать о разнообразных делах, как светских, так и церковных, с примечаниями по истории письма, нравов и повседневной жизни. Епископ Оттон Фрейзингский (ок. 1114-58 гг.) в книге De duabus civitatibus («О двух городах») изложил историю религии и светского мира от Адама до 1146 года и начал гордую биографию своего племянника Фридриха Барбароссы, но умер, когда его герой находился в середине карьеры. Вильгельм Тирский (ок. 1130-90), француз, родившийся в Палестине, стал канцлером Балдуина IV Иерусалимского, а затем архиепископом Тирским; выучил французский, латынь, греческий, арабский и немного иврит и написал на хорошей латыни наш самый надежный источник по истории ранних крестовых походов — «Историю заморских событий» (Historia rerum in partibus transmarinis gestarum). Он искал естественные объяснения всем событиям, и его справедливость в изображении характеров Нур-ад-дина и Саладина во многом способствовала тому благоприятному мнению, которое сложилось в христианской Европе об этих неверных господах. Мэтью Парис (ок. 1200–1259) был монахом из Сент-Олбанса. Будучи историографом своего аббатства, а затем и короля Генриха III, он составил свою подробную «Chronica maiora», охватывающую основные события европейской истории между 1235 и 1259 годами. Он писал с ясностью, точностью и неожиданными пристрастиями; он осуждал «скупость, которая отвратила народ от папы», и поддерживал Фридриха II против папства. Он переполнил свои страницы чудесами, рассказал историю Бродячего еврея (Anno 1228), но откровенно поведал о скептицизме, с которым лондонцы отнеслись к переносу нескольких капель крови Христа в Вестминстерское аббатство (1247). Для своей книги он нарисовал несколько карт Англии, лучших для того времени, и, возможно, сам сделал рисунки, иллюстрирующие его работу. Мы восхищаемся его трудолюбием и образованностью, но его набросок о Мухаммеде (1236 г.) — удивительное откровение того, насколько невежественным может быть образованный христианин в вопросах исламской истории.

Величайшими историками этой эпохи были два француза, писавшие на своем родном языке и разделившие с трубадурами и труверами честь сделать французский язык литературным. Жоффруа де Виллегардуэн (ок. 1150 — ок. 1218) был дворянином и воином, не получившим формального образования; но именно потому, что он не знал риторических приемов, которым обучают в школах, он надиктовал свою «Завоевание Константинополя» (1207) на французском языке, чья простая прямота и точность в изложении фактов сделали его книгу классикой историографии. Не то чтобы он был беспристрастен: он играл слишком интимную роль в Четвертом крестовом походе, чтобы объективно взглянуть на это живописное предательство; но он был там, видел и чувствовал события с непосредственностью, которая придала его книге живое качество, наполовину неподвластное времени. Почти столетие спустя Жан Сир де Жуанвиль, сенешаль Шампани, служивший Людовику IX в крестовом походе и во Франции, в возрасте восьмидесяти пяти лет написал «Историю святого Людовика» (1309). Мы благодарны ему за то, что он с бесхитростной искренностью описывает людей истории, задерживается на освещающих обычаях и анекдотах; через него мы чувствуем привкус времени так, как не было даже у Виллегардуэна. Мы вместе с ним, когда он покидает свой замок, заложив почти все свое имущество, чтобы отправиться в крестовый поход; он не смел оглянуться, говорит он, чтобы его сердце не растаяло при виде жены и детей, которых он, возможно, никогда больше не увидит. Он не обладал таким тонким и хитрым умом, как Виллегардуэн, но у него был здравый смысл, и он видел глину в своем святом. Когда Людовик пожелал, чтобы он во второй раз отправился в крестовый поход, он отказался, предвидя безнадежность этого предприятия. А когда благочестивый король спросил его: «Что бы ты выбрал — быть прокаженным или совершить смертный грех?»