Эпоха викингов. Мир богов и мир людей в мифах северных германцев

Жизнь – это неделимое целое, но ее можно разделить на отрезки. Душа может рассыпаться на мелкие части. Если у человека большая душа, вроде той, что делает человека королем, он может поделиться ею с воинами, так что одна часть уйдет на восток, чтобы подавить мятеж, вторая – на запад в морскую экспедицию, а третья – займется дома мирными делами. Нет сомнений, что люди будут считать это печальным знаком отсутствия духовной силы у их предводителя, если одна из посланных душ – не важно, выставил ли он три или семь армий в поле – будет слепа, глуха, глупа и лишена силы, чтобы действовать. Все его «редес» – мудрые мысли или советы – должны иметь глаза и уши. Вся масса душ оплодотворена человечностью, как камень – тяжестью, дерево – деревянностью, поэтому человек смертельно уязвим в любой частичке своей чести. Можно убить человека телесно, прикончив одну из его «редес». Если вождя временно разделить на четыре части, то, вне всякого сомнения, его тело будет присутствовать в одной из этих частей; но это вовсе не означает, что остальные три должны оставаться невидимыми или неузнанными или что они, хоть в малой степени, хуже всего человека во всей полноте его качеств. Каждая из них вполне может иметь вьющиеся волосы, острое зрение, свежий цвет лица и большую мускульную силу, характерные для удачи вождя. Мы можем, если захотим, наделить человека четырьмя душами. Но каждая из них в каждую конкретную минуту будет включать в себя три остальные и отвечать за них по всем пунктам. И в самом деле, в глубинном основании материи они совершенно неразделимы. Разделение в пространстве ничего не значит, или почти ничего.

Термины «мегин», «мод», «фьёр» и другие помогают проиллюстрировать сущность хамингьи, но было бы неверно сводить описание души к перечислению «душевных» терминов. Во всех словах, описывающих процессы, происходящие в сознании, «живет» все то же всеобъемлющее значение «жизнь» и «душа», их невозможно описать одним словом, так как аналогов ни в современной лингвистике, ни в психологии нет. Исландское слово «хейпт» (heipt) означает вражду, ненависть, раздор; хейпт – это незримая сила, способная навредить. Человек, преисполненный хейпт, направляет ее на врага, чтобы подавить его волю; противник, ощутивший негативный посыл, теряет способность сражаться в полную силу.

Еще одно сложносоставное понятие – мун (munr) – означает любовь и радость, являющиеся, как и ненависть, проявлением души. Так, в эддической поэме о Хельги герой скорбит о потере радости и владений (munar ok landa), однако мун – это не просто радость жизни, это – сама жизнь, исполненная радости. В древних поэмах это слово употребляется не редко, однако в современных переводах передается лишь один из его смыслов – привязанность, страсть, доверие, расположение, радость или удовольствие; мы не сможем уловить значения этого слова, если откажемся отождествлять его с душой и жизнью. Идунн – хранительница молодильных яблок – одаряла богов не только бессмертием и неиссякаемыми силами, но и радостью. Все эти свойства золотых яблок поэт называет одним словом «мун», так как оно заключает в себе и бессмертие, и радость, и здоровье.

Слыша эти слова, наши предки воспринимали их во всей полноте значений без дополнительных пояснений, тогда как современный человек не способен полностью воспринять ни одно из перечисленных выше понятий, так как в современной психологии существует тенденция чересчур расширять, или, наоборот, чересчур сужать их значение.

Глава 10 Душа человека – душа клана

Древний образ жизни не был основан на интересах отдельной личности, человек всегда опирался на семью в поисках ресурсов для своей воли и судьбы. Честь, которую человек передавал сыну по наследству, молясь о том, чтобы он поднял ее высоко, словно знамя, являлась частью той чести, которую родичи одного клана должны были хранить сообща и которая их объединяла. Отец радовался, узнав себя и своих родственников в своих сыновьях и если, как гласит поговорка, «видел удачу семьи» в своем сыне.

Все члены семьи имели одну общую душу и делили один ум на всех. То, что радовало одного родственника, не казалось другим чем-то несущественным. Все они составляли единое тело, способное как к росту, по мере того как их фрит и честь расширялись, так и к усыханию. Все родственники были одинаковыми, как олени одного стада, имеющие общую оленью душу. Боль, которая охватывала всю цепь родственников, когда одно из ее звеньев получало удар, усиливалась многократно, ибо одинаковые по силе страдания испытывал каждый родич; следовательно, боль и страдания одиночки не имели такой сокрушительной силы. Тело и душа каждого родича чувствовали, что в пределах фрита свершилось что-то недоброе, задолго до того, как появлялся гонец с новостями. У всех была одна общая жизнь, смерть одного из родичей приближала смерть всего рода. Страх перед этой угрозой объединял род сильнее, чем любовь и привязанность.