Но с другой стороны, было бы слишком поспешно и к тому же совершенно необоснованно заявлять, что человек клана был более предсказуемым, ограниченным и обладал не таким сильным характером, как отдельные индивидуумы нашего времени, и что он имел меньше возможностей развивать свою личность. Пока сила человека была обращена наружу и не нарушала его фрита и чести, у клана не было другого выбора, как только защищать неуправляемых членов или изгонять их из своих рядов, а здоровое стадо при этом не страдало. До тех пор, пока действия индивидуума вдохновлялись честью и судьбой и были продиктованы стремлением продолжить подвиги предков, он мог покидать клан и увлекать за собой своих родственников. Фрит отдавал их на милость этого человека и его удачи. Тот факт, что он сам является частью души клана, позволял ему создать единомыслие. Человек, который владеет десятью или сотней душ, не только обладает внутренней силой, которой нет в человеке, чья жизнь заключена в его собственном теле, но и большими возможностями для того, чтобы стать человеком сильного и многостороннего характера.
Фрит был конституционным законом, более строгим, чем современные законы, но это была сила, которую можно было использовать и во благо, и во зло. Человек мог пробиться в самый центр удачи и подогнать ее под себя; он мог собрать души других и сделать их зависимыми от своей души, а потом бросать этих людей на любой приглянувшийся ему объект до тех пор, пока будет уверен в себе и в своей удаче. У него почти нет той формальной власти, которую сильный человек может захватить и использовать с помощью своих талантов, храбрости, инициативы, умения, ума, наглой самоуверенности; но у него есть кое-что получше: он делает других людей частью своих замыслов и желаний, и его душа поглощает их. Сильные люди используют своих товарищей, как свои конечности.
Власть в клановом обществе имеет особый характер – она то там, то здесь, то везде и никогда не спит. Абсолютной, доминантной властью никто в клане не обладал. Каждый клан, вероятно, имел своего лидера, но тот не мог подчинить своей воле всех. В Исландии такое отсутствие субординации проявилось сильнее всего. В Исландии жили люди, которые с радостью оплачивали из своего кармана экстравагантные выходки своих беспокойных родственников, если те умели поддерживать мир и предупреждать бесполезное кровопролитие; но их борьба за мир напоминала лоскутное одеяло. Над теми, кто не искал правды, не было никакой власти. Предпринять решительные действия против них не могли даже самые смелые из родственников, ибо для клана было немыслимо отдать своих беспокойных членов на милость их врагов. Когда Хродин, человек благородного происхождения, за свой ум и способности был избран майордомом Австрии, он отказался от этого поста с такими словами: «Я не могу установить мир в Австрии, главным образом потому, что все великие люди в стране – мои родственники. Я не могу держать их в благоговейном страхе и не могу никого из них казнить. Ибо они из-за своего родства со мной восстанут и будут действовать, защищая себя».
Европейские историки описывают душу древнего германца как нечто принадлежащее мифологии и религии; но, чтобы понять ее истинный характер, мы должны признать ее и как психологическое единство. Она в первую очередь являлась объектом опыта, повседневной реальности. У раба нет души, говорили наши предки; они это очень хорошо знали, поскольку видели своими собственными глазами. Как ведет себя человек без души, говорится в «Саге о людях с Песчаного берега». Мудрый и благородный бонд Арнкель погиб от рук недругов, не дождавшись помощи от своих рабов. Понимая, что в одиночку не одолеет людей Снорри Годи, Арнкель послал двух своих рабов на хутор, чтобы те привели подмогу, а сам вооружился санным полозом и занял оборону. Один из рабов, Офейг, обезумев от страха, забежал в горы и свалился в водопад; второй гонец, прибежав на хутор, встретил товарища, убиравшего сено, и принялся помогать ему. Только вечером, когда домашние спросили его, где же Арнкель, раб вспомнил, что его хозяин сражается со Снорри Годи у Двора Эрлюга. Здесь не нужно долго рассуждать о душе и жизни, чтобы понять, что у раба нет ни души, ни хамингьи; его бездушие хорошо заметно по лишенным блеска глазам. И единственную возможность для раба подняться до уровня человека дает ему удача его хозяина; так, верность и преданность господину облагораживают раба и возвышают его до уровня свободного человека.