Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси

Анализ последующей библиографии, от первых публикаций до кандидатских и докторских диссертаций (Хлевов 1997:83-89), позволяет, безусловно, заметить, во-первых, последовательное расширение участников этого «клуба» (образовавшего в итоге действительное подобие «незримого колледжа»), во-вторых, не сразу определившееся, но неодолимое сближение позиций. Критической точкой стал 1973 год VI Скандинавской конференции в Таллинне, когда в дискуссию Д. А. Авдусина с «ленинградскими норманистами», вместе с научной молодежью и на ее стороне, вступили А. Н. Кирпичников и О. И. Давидан, а достаточно авторитетным арбитром (как и в дальнейшем) выступил В. В. Седов. Круг молодых московских исследователей с этого времени последовательно расширяется, прежде всего, за счет историков и филологов-скандинавистов: Е. А. Мельникова, позднее Т. Н. Джаксон, Г. В. Глазырина и другие составляют к концу 1970-х (VIIIСК, Петрозаводск, 1979) вместе с авдусинскими учениками то, что мы стали между собою называть «московской фракцией ленинградской школы».

Сама эта школа, в свою очередь, получила возможность приступить к планомерному исследованию ключевых раннегородских центров Северо-Запада. Раскопки и разведки Старой Ладоги, начатые В. П. Петренко, Е. А. Рябининым, В. А. Назаренко, были объединены в Староладожской экспедиции под руководством А. Н. Кирпичникова. Вслед за этим (с 1975 г.) Е. А. Носов начал продолжающийся третье десятилетие цикл исследований Рюрикова городища Новгорода Великого. В те же годы была предложена альтернативная господствовавшей с 1947 г. (акад. М. Н. Тихомиров) модель «протогородских центров» (восточноевропейский аналог «вик-структуре»), основанная на сопоставлении Гнездова и Бирки (Булкин, Лебедев 1974), экспериментально подтвержденная открытиями И. В. Дубова в Ярославском Поволжье (Тимерево, 1973-1977 гг.). В следующем десятилетии эта модель получила достаточно определенное признание, как одна из продуктивных в реконструкции процесса градообразования Древней Руси, становления восточноевропейского урбанизма, в данном случае стадиально и исторически взаимосвязанного с североевропейским, скандинавским (Куза 1985; Носов 1990).

Предгородские и раннегородские центры становились основным объектом исследования по мере и наряду с систематизацией курганных комплексов и кладов (В. А. Булкин, В. А. Назаренко, А. Стальсберг, Т. А. Пушкина, Е. А. Носов, А. В. Фомин, И. В. Дубов, И. Г. Добровольский, В. М. Потин и др). Первоначально именно синхронизация монетных потоков и типо-хронологических «горизонтов» погребальных комплексов «дружинных курганов» (Лебедев 1979,1982, 1985) стала основою для периодизации русско-скандинавских историко-культурных отношений по археологическим данным (Кирпичников, Дубов, Лебедев 1978,1986).

Центр тяжести проблематики, и не только специально «варяжского вопроса», но в целом — генезиса древнерусской культуры IX-XIII вв., однако же, несомненно смещался к проблеме генезиса урбанизма (Лебедев 1981). Показательно, что в более или менее открытой полемике с «норманизмом» (в форме корректного диалога с зарубежными учеными) ведущие советские антинорманисты обращались к материалам Новгорода как крупнейшего городского центра — правда, оперируя материалами, в массе своей значительно более позднего времени, чем эпоха «призвания варягов» (Avdusin 1970; Rybakov 1982). Открытия 1970-х, прежде всего дендродаты Ладоги (753 год), а затем Рюрикова городища (880-е гг.), равно как безусловно древнесеверные артефакты и комплексы в этих центрах, как и корректная синхронизация с ними курганных древностей Приладожья, Ярославского Поволжья, Гнездова и других «дружинных центров», создавали объективную основу хронологии русско-скандинавских связейVIII-XIII вв., в середине 1980-х гг. практически тождественную в разработках «ленинградской» и «московской» школ (ср. Кирпичников, Дубов, Лебедев 1986; Мельникова, Пушкина, Петрухин 1987).

Главным в решении проблемы, разрабатывавшейся в сравнительно спокойных и благоприятных, для объективной постановки исследования, культурно-политических условиях брежневской «разрядки» (детанта) 1975-1980 гг., стала сформулированная к середине следующего десятилетия концепция особой североевропейской полиэтничной и мультикультурной общности, «Скандобалтийской цивилизации раннего средневековья» (Славяне и скандинавы 1986). «Снимая» жесткую альтернативность норманизма и антинорманизма предшествующих десятилетий, она открывала новые исследовательские горизонты и возможности, сохраняющие свое значение до конца текущего столетия и, вероятно, для последующих десятилетий (Хлевов 1997: 88-89).