Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси

Впервые была выстроена достаточно четкая и последовательная иерархия уровней взаимодействия культур, от материально-ценностного до идейно-ментального (Лебедев 1986,1994). При этом и в отечественной археологии, и в исторической культурологии создавались теоретические конструкции, позволяющие эффективно исследовать все эти уровни и взаимодействия между ними, как в систематизации материальных артефактов (Клейн 1991), так и в «Категориях средневековой культуры» (надо особо отметить, что, чрезвычайно важные для отечественной науки, эти исследования А. Я. Гуревича исходно основывались именно на скандинавском материале эпохи викингов). В следующем десятилетии именно ментально-образный уровень становится объектом наиболее интересных и продуктивных исследований и интерпретаций, в изысканиях Д. А. Мачинского, Т. Н. Джаксон, В. Я. Петрухина и других авторов позволяя значительно расширить круг сопрягаемых с археологией источников — от скандинавских саг до византийской политической энциклопедии Константина Багрянородного (отметим, в числе последних, дополнение этого круга материалов латинскими, греческими и восточными источниками в переводах и интерпретации норвежского ученого X. Станга, 1996).

Внутрикультурный диалог, начатый русскими археологами середины 1970-х, десятилетие спустя позволял дать вполне адекватный ответ на вопрос о «месте России в Европе» начиная с эпохи становления Европы как историко-культурного целого. Суть этого ответа — констатация Балтийской историко-культурной общности, продуктивной до наших дней, оказалась весьма актуальной в условиях горбачевской «перестройки» 1986-1991 гг. Во всяком случае, именно эти результаты были вынесены на те международные и североевропейские форумы, где отечественные делегации формировались без давления государственно-политических инстанций (Трондхейм, 1989: Травемюнде, 1992, 1994,1995,1997; Рига, 1996; Гетеборг, 1998 и мн. др.).

Стоит отметить еще одну линию культурного процесса последних десятилетий существования Советского Союза, и ствол этого процесса, несоменно, составляла «Varangica»: восстановление националы toil археологи! (балтийских стран, Литвы, Латвии, Эстонии. Нет необходимости подробно перечислять аспирантов и соискателей из этих союзных республик, защитивших диссертации по раннесредневековой проблематике в ЛОНА или ЛГУ 1980-х, достаточно назвать ключевые памятники — Кярнаве, первая столица Литвы (В. Ушинскас), ду, протогородской центр «эпохи викингов» в Эстонии (А. Вассар), наконец, русско-латвийское иследование самого раннего известного центра викингов в Восточной Балтике, Гробит в Курземе (В. П. Петренко, Ю. В.Уртанс). Мне доводилось уже цитировать выдающегося эстонского писателя и общественного деятеля Яана Кросса, отметившего, что у истоков современного этапа возрождения балтийского национального самосознания стояли именно археологи; но так было не только в странах Балтии, точно те же процессы шли и продолжаются в России (Fennoscandia archaeologica XI, 1995). Показательно начатое в Эстонии с середины 1990-х издание русскоязычного историко-археологического журнала AUSTRVEGR/ВОСТОЧНЫЙ ПУТЬ (№№ 1-3), который стал ареной открытого, многостороннего и доброжелательного диалога об общности, при всем драматизме нашего давнего и недавнего прошлого, нашего совместного исторического пути, прозреваемого со страниц этого издания на глубину многих веков и даже тысячелетий.

Основные параметры взаимодействий в этом прошлом, по-видимому, наданном этапе достаточно удовлетворительно описывает «графическая модель» Скандобалтийской цивилизации эпохи викингов. Продукт совместного творчества скандинавских, славянских, балтских и прибалтийско-финских народов в их взаимодействии с другими этносами, культурами и цивилизациями Западай Востока, она основывалась на трансъевропейской системе естественных водных коммуникаций, таких как Великий Волжский путь и Путь из Варяг в Греки (с середины 1980-х — объектов все более целенаправлен¬ных специализированных исследований). Эти пути встраиваются в общеконтинентальную систему коммуникаций и урбанистических центров Европы. Междисциплинарный подход позволяет сейчас для ряда из этих центров, таких как Ладога, использовать комплексный метод в изучении топографии, раскрывающий потенциал урбанистической структуры от исходного, ландшафтно-гидрографического, до ментального уровня.

Прежде чем выходить на этот уровень «ландшафтных мифологем» и других нематериальных категорий средневековой культуры, надо констатировать выявленную на структурно-градостроительном уровне определенную синхронизацию эволюции общесеверного урбанизма.